Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами] - [76]

У Западной стены (или Стены Плача), той важнейшей из уцелевших древних святынь, где ортодоксальные евреи ревностно отправляют заветы веры, я увидел незабываемое зрелище. Один раввин был вынужден прервать раскачивания и молитвы, чтобы ответить на телефонный звонок. К моему удивлению, он просто бродил по святому месту, общаясь по мобильному, и никто не сделал ему замечания. У него что, прямая линия с Богом? Он получал важные наставления от Господа, или это мама просила забрать ее с вокзала? Я точно знал – это если и не знак свыше, то знамение времени.

Йехуда продолжил экскурсию, отвез меня в Западный Иерусалим, который называл британским Иерусалимом, так как там было много зданий, построенных британцами во время их мандата, с 1917 по 1948 год. Он показал мне, где гулял, когда был ребенком, где воздвигались заграждения, какие зоны были закрыты для прохода и где, по его мнению, еврейские поселенцы вторглись в арабский Иерусалим.

Я почувствовал себя кем-то особенным, человеком, которому предоставили редкую возможность увидеть древний город новыми глазами – глазами местного жителя. Меня отвезли на машине в места, о которых знали только местные, – на окружающие холмы, с которых открывался великолепный вид на город, построенный на высоте 757 метров над уровнем моря. Иерусалим мог быть поистине божественным местом, если бы его умиротворенную красоту дополняло хотя бы подобие политического умиротворения. Боюсь, этому не суждено случиться. К несчастью, в отличие от Стокгольма, в этих древних стенах слишком многие думают, что Бог наказал им остаться здесь навеки.

В ту ночь, когда я спал в своем далеко не люксе, мне приснился ужасный кошмар. Я стоял у Стены Плача в полном теннисном обмундировании, потрясая ракеткой и мячом.

– Эй! – кричал я всем молящимся. – У меня скоро важный матч, никто не возражает, если я потренируюсь у стены?

Так как все, похоже, кивали, я принял это за согласие. Передо мной мой отец рисовал вдоль стены линию на высоте теннисной сетки, и тут вбежали солдаты и попытались нас арестовать. Ортодоксальные евреи принялись кидаться камнями.

– В чем дело-то? – кричал я. – Разве в этой стране человеку нельзя поиграть в теннис?

Пока меня тащили за руки и за ноги под дулами автоматов, я увидел насмешливо улыбающегося Артура.

– Тебе не выиграть пари в израильской тюрьме! – глумился он.

К моему удивлению, рядом с ним стояла цыганка, которая несколько месяцев назад гадала мне на картах в Молдове.

– Помни мои слова! – сказала она. – Не играй со Спыну!

Потом все солдаты, все молящиеся и, похоже, все жители Иерусалима начали скандировать:

– Не играй со Спыну! Не играй со Спыну!

Я проснулся с дрожью. Собрался с мыслями и медленно вспомнил, кто я, где я и что я здесь делаю. Легко. Я Тони Хоукс, я в Израиле, и я здесь, чтобы сыграть со Спыну. Меня передернуло.

По утрам в Иерусалиме было холодно.

Глава 17 «Бет Даниил»

Зихрон-Яаков, вероятно, очень близок к мечте об идеальном еврейском поселении, о котором грезили первые европейские эмигранты; его очаровательная тихая мощеная главная улица – настоящий оазис умиротворения на беспокойной земле. Однако это место было слишком ухоженным, слишком необычным. Его вычистили до такой степени, что оно походило на тематический парк, а не на реальный городок. Я моментально представил, как, должно быть, скучно тут жить. Небольшой беспорядок – признак того, что можно немного повеселиться. Несколько лет назад я летел из Барселоны в Женеву и отметил, что один аэропорт был слегка неопрятным, с полными урнами и дымом сигарет, тогда как другой сверкал только что отполированными полами. В одном пассажиры пили кофе, смеялись и шутили, а в другом они сидели в тишине, боясь, что их арестуют за только что выброшенный фантик от конфеты. Один был современным, чистым и рациональным, другой – испанским. И я знаю, в каком бы я предпочел ждать задерживающийся рейс, пор фавор.

Для меня Зихрон-Яаков слишком походил на Швейцарию, чтобы я чувствовал себя комфортно. Как было указано в моем путеводителе, он был основан в 1882 году румынскими сионистами, один-двое из которых, я надеялся, вполне могли быть по происхождению молдаванами. Мне нравилось так думать, это добавило бы поэзии и, можно сказать, смысла в мое бессмысленное путешествие.

Джонни посоветовал мне остановиться в гостевом доме под названием «Бет Даниил».

– Вообще-то это скорее приют, чем гостевой дом, – сказал он по телефону. – Рай для музыкантов, писателей и художников.

– Теперь и для теннисистов. Звучит отлично.

Я спросил водителя автобуса, где мне лучше сойти, если я ищу «Бет Даниил», и он высадил меня у дорожки, ведущей в какой-то лес, и дал мне наставления, в которые я даже не постарался вникнуть.

Какая-то часть моего мозга тут же отключается, едва кто-то начинает объяснять, как куда-то пройти. Он может справиться только с первой инструкцией: «Езжайте прямо до конца, а потом на кольцевой развязке поверните налево».

Все бы ничего, если бы на этом объяснения заканчивались, но они всегда продолжаются: «Потом у заправки "Шелл поверните налево, езжайте по этой дороге с четверть мили до поворота, там увидите паб "Восходящее солнце", поверните направо…» К этому моменту вместо того, чтобы сосредоточиться на важной информации, я сосредоточиваюсь на всем, что не относится к делу. «Похоже, его шевелюра стремительно редеет, – думаю я о собеседнике. – Наверное, года за три он абсолютно облысеет».