Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами] - [46]

– Надо помнить, – довольно поэтично выразилась Коринна, – что более полувека мы были птицами в клетке. Теперь клетка открыта, но летать мы разучились.

Эта фраза помогла мне понять многое из того, с чем я здесь сталкивался.

– А можно добраться до Старого Орхея на автобусе? – спросил я Адриана, который был только рад отвлечься субботним утром от рутинных занятий по дому и выключил на время пылесос.

– Думаю, да, но ведь Марчел заказал машину.

– Возможно, однако он не затруднил себя тем, чтобы заехать за мной.

– Это меня не удивляет. Мне кажется, он странный, – заметил Адриан, который составил мнение о Марчеле после разговора по телефону, в процессе подготовки к сегодняшнему несостоявшемуся событию.

– Может, меня и подставили, – торжественно объявил я, – но сегодня слишком чудесный день, чтобы его пропускать, поэтому я собираюсь съездить в Старый Орхей на автобусе.

– Думаю, это непросто, – осторожно заметил Адриан.

– Может, и так, – сказал я, принимая горделивую позу великого путешественника, который отправляется в эпический поход. – Но увидишь, я справлюсь, ведь мне неведомы неудачи.

Вместо улыбки, на которую я рассчитывал, Адриан молча включил пылесос. Пусть он и справился со своей первоначальной холодностью, но все еще оставался единственным членом этой семьи, кого я никак не мог рассмешить. Крепкий орешек.

Первая часть путешествия прошла довольно легко. Я стал своего рода специалистом в искусстве поездок на макси-такси и поэтому, когда пришел на автобусную станцию, чувствовал себя вполне уверенно. А почему не быть уверенным? Я бывал здесь дважды, перед поездками в Сороку и Приднестровье, и никаких трудностей не испытывал. Правда, я был с Юлианом, но, право, что сложного в том, чтобы купить билет и сесть на автобус? У билетных касс толпились люди, такой сумятицы субботним утром я еще не наблюдал. Я встал в очередь за билетами в четырнадцатую кассу и через десять минут приблизился к заветному окошку. Однако всякий раз, едва я собирался открыть рот, чтобы начать переговоры с кассиршей, кто-нибудь бесцеремонно влезал передо мной. Это продолжалось до тех пор, пока не осталось никого, кто хотел бы влезть без очереди, и я наконец смог обратиться к женщине, которая сидела за разделявшим нас поцарапанным стеклом.

– Orheiul Vecchi, va rog, – сказал я, как смог, по-румынски.

Женщина покачала головой. Я повторил. Она снова покачала головой. Что она хочет сказать? Что Старый Орхей не существует? Что я должен смириться? Я попробовал еще разок.

– Orcheiul Vecchi, va rog.

В этот раз она показала куда-то в сторону. Бесполезно. Мне не нужно направление. Мне нужен билет. Я молча стоял перед кассой, а женщина произнесла что-то по-румынски, чего я не понял. Сообразив, что перед ней иностранец, она повторила то же самое, громче и быстрее. Я кивнул, развернулся и побрел в сторону, решив, что просто не понравился этой женщине и что, возможно, мне больше повезет в пятнадцатой кассе.

Не знаю, может, в этой стране абсолютно иные правила стояния в очередях, но я определенно не мог их понять. Мне очень не нравилось правило, которое можно сформулировать так: когда подходит очередь англичанина, огибайте его справа и отпихивайте левой рукой.

Все десять минут, в течение которых я был соблазнительно близок к тому, чтобы меня обслужили, я смотрел на кассиршу в будке и успокаивал себя тем, что, хоть мне это и начинало порядком надоедать, я никогда не буду выглядеть таким злобным, как она. На фотографии с именем, приклеенной к окошку, она выглядела ужасно, но, честно говоря, фото ей льстило. Ее звали Лолита Левченко. Лолита – имя, которое вызывало в мыслях образ чувственной юной красоты. Вызывало до сих пор. Здешняя жирная Лолита средних лет, чтоб ее, дождалась момента, когда я соберусь упомянуть место своего назначения, и решила позвонить. Думаю, звонила она вовсе не агенту по поводу съемок для модельного агентства в Сан-Тропе.

– Orheiul Vecchi, va rog, – сказал я, когда она наконец занялась делом и закончила общаться с парнем; который влез передо мной.

– Casa patruzece, – сказала она, махнув куда-то вдаль.

Ага! Это я понял. Это означало, что мне требовалась сороковая касса. Почему именно она, выяснить я не сумел, но, судя по энергичным жестам маленьких толстых пальцев, сороковая касса была где-то в соседнем здании.

Я пошел туда, куда указал палец кассирши, и очутился на улице, точнее на многолюдном рынке, по которому люди бродили с курами и другими птицами и животными, зажатыми под мышками или засунутыми в сумки. Предположив, что это не сороковая касса, я вернулся на вокзал. Однако после четырех кругов по зданию удача так и не улыбнулась, поэтому я снова вышел наружу, где один парень тут же попытался продать мне живую индюшку. Я отклонил предложение, отчасти потому, что вообще-то мне требовался билет в Старый Орхей, а не индюшка, а отчасти потому, что только полный идиот купит первую попавшуюся индюшку. (И вообще, мудрый покупатель, до того как направиться в сторону ближайшего рынка, сперва проштудирует журнал «Индюшка-ревю».)

Рынок изобиловал людьми, и на миг-другой меня взбодрила эта безостановочная суета. Казалось, здесь можно купить все на свете – одежду, электротовары, инструменты, кухонные принадлежности, живых животных, рыбу и даже лекарства. Несколько дней назад Юлиан сказал, что большая часть лекарств на прилавках пожертвована правительству иностранными благотворительными организациями, но оказалась выставленной на продажу из-за царящей в стране коррупции. Бедняки, роившиеся вокруг, вынуждены были платить за безвозмездные дары их стране, и в результате кому-то из них приходилось продавать индюшек, чтобы приобрести здоровье для семьи.