Тени старой квартиры - [47]

– Доченька, прости, но у нас жить совсем невозможно. Залило, пришлось перекрывать воду. Ты не против, мы к тебе максимум на недельку? – это женский грудной голос.

– Да, Ксения, вы уж нас извините! Купили коммуналку в свою собственность – и что получается? Опять в коммуналку попадаете, – это голос мужской. Подлизывается.

– Глупости, Юра, что ты говоришь! Мы же семья! – перебивает его «грудной». Перебивает от смущения.

Семья, жмурится в полутьме Кошелка, вовсе не всегда повод к совместной жизни.

– Конечно, глупости! – отвечает ненавистный голос. – Проходите! У нас как раз одна комната совсем готова, если не считать…

Что там не нужно считать, Кошелка уже не слышит, дверь закрывается. Кошелка расчесывает лоб: пергаментная кожа того и гляди порвется, а в голове опять нарастает глухое жужжание, переходящее в рев, неумолимое, как звук взлетающего самолета. Она смотрит на свои неровно подстриженные тусклые ногти, окаймленные бурым. Кровь. Она опять расцарапала себя до крови. Пора возвращаться домой, в палату. Она выучилась считать ее домом. Да, она научилась многому. Растворяться в темноте, появляться из ниоткуда, усыплять бдительность медперсонала. Научится и…

Тамара

– Слушаю.

– Эдуард, здравствуйте. Простите, не знаю отчества… Это Тамара Зазовна вас беспокоит.

Озадаченное молчание.

– Мы совсем недавно вместе пили чай. У Ксении. Я была соседкой ее бабушки по коммунальной квартире.

– Ах да, конечно. Простите, сразу не признал. Я сейчас на объекте, – на заднем плане Тамара слышит грохот. Эдик громко, в самую трубку, орет: – Черт, ну я же просил! – Следует длинная матерная фраза, и от неожиданности Тамара отодвигает телефон от уха – может быть, зря она все это затеяла?

– Извините, – уже спокойным голосом говорит Эдик. – Это не вам.

– Хотелось бы верить, – нервный смешок. Тамара смотрит в раскрытый альбом со старыми фотографиями в своих руках. Нет, она правильно сделала, что позвонила.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – Эдик явно вошел в какое-то помещение и закрыл за собой дверь. Стало гораздо тише.

– Эдуард, что вы делаете рядом с Ксенией? – решается Тамара.

– В смысле?

– Что вам от нее нужно? Вы же не просто так оказались в этой квартире?

– Я не понимаю… – начинает Эдик, а Тамара вдруг успокаивается. В ее возрасте уже четко знаешь, когда мужчина врет, а когда говорит правду. Преимущество старости, усмехается она про себя. Опыт, сын ошибок трудных.

– Думаю, вы все понимаете. Я узнала вас. Точнее, не вас, а другого человека, который вам приходится родственником.

– Вам показалось… – говорит Эдик, но уже без прежнего напора.

– Нет, – качает головой Тамара. – Кровь действительно не вода. Вы очень на него похожи. Знаете, не фигурой и не улыбкой. Скорее глазами, взглядом.

– Ладно, – вздыхает Эдик. – Давайте так. Я выберусь к вам и все расскажу. Сейчас неудобно, да и долго. А вы, пожалуйста, не говорите пока ничего Ксении. Я предпочитаю сам с ней объясниться.

– Хорошо, – кивает Тамара. – Записывайте адрес.

Маша

Алексей Иванович позвонил ей как раз в тот момент, когда Маша наконец решилась рассказать Любочке про полученное предложение руки и сердца.

– Вот, значит, кому я обязана твоим приездом, – усмехнулась Любочка, держа сигарету на замахе ближе к форточке.

Маша крутила в ладонях чашку с чаем.

– Да, примерно так.

– И что тебя смутило? Это же скорее хорошая новость?

– Зачем так рано? – подняла Маша глаза на бабку. – Брак – это ведь дети, совместные бытовые обязательства, а я…

– А ты к детям не готова, ты играешь в сыщиков, – снова усмехнулась бабка и похлопала ее по руке. – Я все понимаю. Но это разные вещи. Я имею в виду, само предложение имеет все-таки не одно прикладное значение.

– А еще и сакральное? – улыбнулась Маша.

– Может, и не сакральное, но крайне романтическое. Подумай, не просто же так женщины – я имею в виду не тебя, а любую нормальную представительницу нашего пола – так ждут этих слов.

– Нормальные женщины хотят семью и детей, – вздохнула Маша.

– Не только и не всегда. Они просто хотят услышать, что они – единственные. А предложение – всего лишь способ выражения этой нехитрой мысли: я сделал выбор. Из всех женщин на этом свете в пользу одной тебя. Разве не лестно?

Маша пожала плечами и кивнула одновременно. Бабка ее не страдала сентиментальностью, и в этой гипотезе, несмотря на романтический флер, что-то было. Может, Андрею и не нужно, чтобы она соглашалась? Вдруг он просто хочет…

И в этот момент в коридоре затрезвонил мобильник. Оторвав себя от мыслей об Андрее, Маша взяла трубку. «Лоскудов» – высветилось на экране.

– Здравствуйте, Алексей Иванович.

– Маша… – голос прерывался, хриплый, глухой. – Она погибла, упала…

– Кто погиб, кто?! – Маша до боли прижала телефон к уху, надеясь лучше услышать.

– Тома, Тамара, упала с лестницы. Сломала шею, – он выдохнул, пытаясь справиться с рыданиями. – Я нашел ее. Внизу.

– Вы вызвали полицию?

– Да. Они уже сняли показания. А я, – голос опять прервался, – а я не могу уйти. Сижу тут во дворе, совсем расклеился.

– Я сейчас приеду, Алексей Иванович. Не уходите. Я сейчас возьму такси.

* * *

Они встретились через полчаса в кафе-мороженом. Маша вышла из такси и сразу увидела его через стеклянную стену. Сидя за шатким пластиковым столиком, он безучастно смотрел перед собой. Вокруг веселились дети – отмечался день рождения. В разноцветных масках и с шариками в руках ребятня в нетерпении пританцовывала вокруг улыбчивой девушки за прилавком, дети спорили и галдели, указывая пальцем на интересующее их мороженое. Выбор заведения оказался явно неудачным, вздохнула Маша и толкнула дверь. Села напротив Лоскудова, взглянула на крупные кисти рук, крутящие пустую кофейную чашечку – если бы не эти бледно-розовые пятна, они были бы даже красивыми.