Тени старой квартиры - [2]

Утром, проснувшись перед самой посадкой в Пулково, она в некотором смущении обнаружила свою голову на плече у «Газпрома» и, поправив сбившийся плед, вспомнила, что рассказывала за ужином – утка в соусе хойсин, суп из запеченных помидоров, – что теперь очень богата. Месье Менакер, самый главный музыкальный филантроп североамериканского континента, не выдававший свою премию уже несколько лет подряд – такую тоску на него наводила игра конкурсантов, – передал весь накопившийся премиальный фонд ей, Ксении. А плюс к тому она теперь имеет право играть на гениальном инструменте цвета верескового меда – авторства Антонио Страдивари. Страд – как с ложным панибратством зовут эти уникальные струнные ее коллеги-музыканты. На нем играл еще виртуоз Бернард Гринхаус! – похвасталась «Газпрому» Ксения, подчищая соус хойсин корочкой пшеничной булки.

– Он один, наверное, миллионов на десять потянет, – посерьезнел «Газпром» лицом в легкой щетине (это вам уже не музыкальные ля-ля, это уже ля-моны) и скосил глаза на дальнее кресло, в котором по-царски путешествовал в своем дорогущем футляре Страд – страховая компания оплачивала ему билеты в бизнес-классе. Сдавать такой ценности инструмент в багаж было строжайше запрещено. Ксения же легкомысленно отмахнулась пшеничной булочкой.

– Разве в этом дело?! – И она взялась разглагольствовать о тайне страдивариевской древесины: болтали, что Антонио использовал остатки Ноева ковчега, но глупости – просто ель и клен. Ель – ядровая. Янтарная смола подсушена за прошедшие триста лет, но она здесь, и ее хвойный аромат, высвобождаясь вместе со звуком, летит туда, куда только и могут достать острые еловые верхушки в альпийских предгорьях. Это для верхней, звонкой деки. Клен – для нижней, прочной. Звук – солидный, густой, как кленовый сироп, течет внутри виолончели, резонирует от тайных, невидных глазу изгибов… А поверху, над легкой смолой и тяжелой патокой, – слой волшебного лака (рецептура утеряна!), такого тугого и упругого, что он, как живой, затягивает на инструменте любую рану – всякую царапину, вмятинку, скол.

– А что вы хотите делать с премией? – перебил ее заскучавший на поэтических отступлениях «Газпром». – Вложитесь в ценные бумаги? Или в недвижимость?

Ксения замерла с бокалом в руке, почти нежно взглянула на соседа: ну, конечно! Она еще сама не успела подумать, что делать с внезапно свалившейся на нее бешеной суммой, но ведь, да-да, ей надо вложиться в недвижимость!

– Я куплю квартиру, – сказала она. – Я куплю большую квартиру с видом на воду.

* * *

В зале прилета она потерянной птичкой оглядывалась по сторонам. Снова вынула из кармана мобильный: эсэмэска, посланная во время пересадки во Франкфурте, дошла до адресата. В сообщении она подтверждала: рейс не опаздывает, жди. Но никто ее не ждал, а набрав пару раз Петин номер, она наткнулась на равнодушный женский голос: аппарат абонента выключен. Ксения вздохнула. Ничего, не маленькая, сама доедет. Вяло поторговавшись с приставучим таксистом – в конце концов, она ему не туристка! – Ксения села в забрызганную грязью машину и откинулась на сиденье. Боже, ей еще пилить через весь город! И сама не заметила, как заснула.

А проснулась от вечного, посконного:

– Ну, твою же мать!

Ксения распахнула глаза. Выглянула в окно: такси пыталось пробраться из переулка на набережную канала Грибоедова, но и переулок, и набережная были под завязку забиты машинами.

– Зачем вы поехали через центр? – вздохнула она.

– Сейчас все стоит, – ворчливо возразил таксист.

Ксения без слов пожала плечами – может быть, он и прав. Сама она всю жизнь передвигалась на метро. Там в час пик было тоже тесновато, но путь от дома до консерватории занимал чуть больше получаса. А тут, за те пятнадцать минут, что она сонной совой пялилась в окно, не произошло ни-че-го. Лишь горели сквозь мельчайшую морось красные тормозные огни, да вился седой дымок из выхлопных труб. Тусклое питерское утро. Эстетика перенаселенного города.

От нечего делать Ксения стала рассматривать здание напротив: угловой дом через канал с кофейней на первом этаже. А выше – еще четыре, с большими окнами-эркерами. На последнем – с надписью «ПРОДАЖА» и номером телефона – полукруглый балкончик, окаймленный изысканной железной вязью эпохи модерна. Как раз подходящего размера, чтобы выставить на него столик с двумя стульями и пить утром – кофе, а вечером – вино. Или, к примеру, в июне, когда на город опустится прохлада молочной белой ночи, сесть в обнимку со своим Страдом и играть для полуночных пьяниц, праздношатающихся туристов и бомжей с Сенной баховскую сюиту номер один. А вот куранту или прелюдию? – Ксения на секунду задумалась, вынимая из кармана мобильник, и набрала номер, указанный на плакате.

– Слушаю! – мужской голос был бодр. Неестественно бодр для такого пасмурного утра.

– Здравствуйте, – Ксения перехватила внезапно вспотевшими пальцами телефон. – Я звоню вам по поводу квартиры на канале Грибоедова.

– 180 квадратов, – отрапортовал голос. И добавил, чуть смущенно, стоимость. Ксения по привычке вздрогнула, но, поймав в зеркале любопытствующий взгляд таксиста, уверенно кивнула самой себе: все в порядке, спасибо месье Менакеру. Ей хватит.