Тени сна - [18]

Крон хотел позвать служителя, чтобы тот принес губку, но передумал. Толку от мытья в противно-жирной от растворенных благовоний воде было бы мало. Все также неторопливо он поплыл на звук кифар, едва различимый сквозь гул голосов, веселые выкрики, плеск воды, и, доплыв до бортика бассейна, выбрался на ступеньки.

Направление Крон угадал точно. Кикена, прикрывшись простыней, лежал на топчане у низенького столика, уставленного закусками, и беседовал с сидевшим напротив Соларом. Рядом с певцом, одетым в белоснежную актерскую тунику, возвышалась туша розового сала. Труций Кальтар, орудуя обеими руками, методично поглощал закуски, запивая их полными кубками вина. По правую руку от консула, откинувшись на спину и заложив руки за голову, возлежал нагой Тагула. Только двойной золотой венец поблескивал на его голове. Глаза он закрыл, по губам блуждала улыбка. Император наслаждался музыкой. Самих же музыкантов видно не было — они сидели где-то у стены за плотной завесой пара.

Закутавшись в поданную служителем простыню, Крон подошел к столику.

— Приятного омовения, — произнес он и в знак приветствия наклонил голову.

— И вам того же, Гелюций, — оборвав свой разговор с Соларом, ответил Кикена.

Кальтар что-то промычал набитым ртом, Тагула даже не пошевелился, а Солар одарил Крона такой же приторно-сладкой, как и его голос, улыбкой.

— Присаживайтесь, — предложил Кикена. — У нас тут завязался небольшой диспут о поэзии, и вы очень кстати.

— Почту за честь, — Крон сел сбоку от Солара.

— Ах, да! — внезапно воскликнул Кикена. — Совсем из головы вылетело. Память, память…

Он подозвал служителя. Тот, без слов поняв его желание, разлил по кубкам вино.

— Я поздравляю вас с титулом благодетеля империи, — напыщенно произнес Кикена, подняв кубок. — И как консул приношу извинения, что вам в Сенате еще не были оказаны долженствующие почести. Все получилось несколько неожиданно…

— Для меня самого это оказалось неожиданностью, — улыбнулся Крон. — Как это:

То, чего и не ждешь,

иногда наступает внезапно.

Ибо все наши дела

вершит своевольно Потула.

Вот почему наливай,

мальчик, нам в кубки картрет.

Без тени смущения Крон произвольно заменил у Петрония Фортуну на Потулу и фалерн на картрет.

— Это не картретское, а иларнское, — буркнул с набитым ртом Кальтар и снова осушил полный кубок.

— Пусть будет иларн, — невозмутимо сказал Крон.

— Чьи это стихи? — настороженно спросил Кикена. Его большие, темные, чуть навыкате глаза неотрывно смотрели на Крона.

— Некоего Петрония, — придав лицу безразличное выражение, ответил Крон. — Откуда-то из провинции. Городка точно не помню: то ли Ром, то ли Рим…

На миг холеное, гладко выбритое лицо Кикены исказила гримаса жгучей зависти.

«Прямо Нерон какой-то», — подумал Крон. Его поражало в Кикене вульгарно выраженное, ничем не прикрытое стремление первенствовать во всем — начиная с издания законов и скрижалей и заканчивая соревнованиями в атлетизме и стихосложении. Слава богу, что консул не обладал властью Нерона…

— Вот и еще одно подтверждение моих слов, консул, — сладким елеем расплылся Солар. — Только через влияние богов жизнь человеческая получает высшее звучание в стихосложении.

— Что? — Кикена непонимающе посмотрел на Солара.

— Чепуха! — отмахнулся он, прокашлялся и наконец оправился. — А как вы отнесетесь к такому?

И он стал декламировать:

Если бы разум имели быки,

крабоскаты, иль змеи, иль сулы,

Если бы все говорить они,

людям подобно, умели бы связно,

Писчее стило когтями держать,

иль копытом, иль телом обвившись змеиным,

То и они бы ваяли

богов всемогущих из глины

С тем лишь отличьем,

что боги быков круторогими были б,

Шерстью покрыты, с клыками

предстали бы боги для сулов,

С клешнями были бив панцирь одеты

бессмертные у крабоскатов,

И чешуей наградили бы змеи

своих всемогущих.

…Боги ж людей нарядились

в обличья людские.

«Где-то я уже слышал нечто подобное, — подумал Крон. — Или читал…»

Он напряг память, и догадка обожгла его: «Это же Ксенофан! Правда, в другом оформлении, в патском, так сказать, но смысл тот же».

Нарочито медленным движением, чтобы скрыть волнение, он протянул руку за кубком и чуть не опрокинул его. Сбоку стола рядом с кубком прилепился большой дрожащий слизень.

— Ну и как? — ехидно прищурившись, спросил Кикена.

Солар, по-прежнему источая мед всеми своими порами, только развел руками.

Крон отхлебнул из кубка и поверх него исподтишка взглянул на консула.

«Неужели и консул?… — в смятении подумал он. — Ай да конспирация у нас в Комитете!»

— Ваши? — осторожно спросил он Кикену.

Лицо консула дрогнуло и помрачнело.

— К сожалению, — сказал он, — в последнее время хорошие стихи идут к нам только из провинций. Это стихи Домиция Эраты.

Словно камень упал с души Крона. Эрата был купцом из Таберии, часто приезжавшим в Пат, поставщиком и желанным гостем многих родовитых семей. А кроме того — коммуникатором.

«Нет, но хорош бы я был, — со злостью подумал Крон, — если бы стал искать связи с консулом как с коммуникатором». Он взял со стола спицу и, подцепив ею слизня, сбросил его на пол подальше от стола.

Как Крон и предполагал, покинул он термы приблизительно через один перст. К тому времени все уже основательно перепились, в термах появились гетеры — все катилось по привычной колее к пьяной оргии. Делать ему здесь было больше нечего.