Тени прошлого - [2]

– Майор поднял трость, ткнул ею в стенгазету. «А это что такое, товарищ лейтенант? Что за дерьмо вы вывесили здесь!» Отвечаю, дескать, стенгазета. У него глаза округлились так, будто кобру у ног увидел. «Нет, лейтенант, это не стенгазета, даже не пародия на нее, а издевательство».

– А что такого он увидел в стенгазете? Писарь все как всегда в нее налепил.

– Да только сверху написал «Партия – ум, честь и совесть наши плохи». Именно так, Миша, а не «нашей эпохи», как в партбилете.

– Вот же сучонок этот Кужак! Надо же так подставить! А ведь Иванов теперь может целое дело раздуть. Он забрал стенгазету? Я что-то внимания не обратил. Хотя, по-моему, доска пустая была, да?

– Иванов хотел забрать, но не успел. Я сорвал стенгазету, смял и за спину спрятал.

– Вот это молодец! А из Кужака я завтра ишака сделаю.

– Не надо. Говорил я с ним. Рядовой Сангулов сам не поймет, как это вышло. А исправленная стенгазета после обеда будет висеть.

– Не поймет он! Уснул поди как конь в оглоблях.

– А вот тут, командир, отдельная тема. По штату в роте нет никакого писаря. Сангулов – специалист отделения технического обслуживания. Почему он в свободное время пишет тебе конспекты, оформляет боевые листки, эту стенгазету, в конце концов?

– По-твоему, я сам должен убивать время на то, чтобы переписать текст из журнала «Коммунист Вооруженных сил» в тетрадь для политзанятий? Мне больше делать нечего? У нас на пять машин меньше, чем положено по штату. Хорошо хоть, что мусоровоз своими силами отремонтировали, а то заставил бы нас Хряк на себе таскать всякое дерьмо.

Хряком в полку за глаза называли заместителя командира по тылу майора Левенко. Из-за его более чем солидного живота.

– И потом, Миша, за каким хреном надо переписывать текст? Можно читать бойцам статью прямиком из журнала. Нет, офицер, проводящий политзанятия, обязан составить конспект.

Козырев пожал плечами и сказал:

– Я и сам думаю, что это пустая трата времени.

– А ты скажи то же самое секретарю парткома. В момент из тебя врага народа сделают.

– Сейчас уже нет.

– Другие времена? Горбачевская оттепель? Нахлебаемся мы еще этого добра. Ладно, утряс дело со стенгазетой, вот и хорошо. Но имей в виду, Иванов, как говорится, человек не злопамятный, однако память у него очень хорошая. Он тебе подобной дерзости не забудет и не простит. Так что на награды, пока этот фрукт в полку, не рассчитывай.

– А я здесь не за награды.

– Сам, что ли, напросился?

– Да. Вообще-то, мне предлагали остаться в училище, взводным в батальоне обеспечения учебного процесса, но я настоял на отправке в Афган.

– Ну и дурак! Больше скажу, идиот полнейший. Тебе службу в городе предложили, при училище, с превосходной перспективой карьерного роста. Сначала взводным в БОУПе, потом стал бы ротным. Это уже майорская должность, академия и все дела. А ты в Афган. Или тут, как часто бывает в подобных случаях, свою роль сыграла коварная дама? Так, Миша? Колись. Кинула тебя баба, вот ты сгоряча и написал рапорт. Так было?

– Нет, командир, не так.

– А как? Очень уж интересно. Нет, конечно, если не хочешь, не говори.

– Почему же? У меня осталась в Рязани девушка, можно сказать, невеста. В педагогическом учится на четвертом курсе, физико-математический факультет.

– Во как? Круто. И физик, и математик. Умная, видать, девушка. Но тогда совсем непонятно, за каким чертом ты поперся за речку!

– Хочу проверить себя.

– В каком смысле? Как поведешь себя в бою?

– Что-то вроде того.

– Ну ты и чудик. Хотя среди нас, офицеров, таких большинство. Помню, в штабе Туркестанского военного округа, на шестом этаже, где управление кадров, офицеры, которых вместо Афгана отправляли в части округа, бучу нехилую поднимали, рапорты на увольнение писали. Да и в войсках западло как-то было отказываться.

– Вот видишь, значит, не один я такой чудик. Сам-то как попал сюда?

– По распределению.

– Откосить не мог?

– Легко! У меня на четвертом курсе бурный роман завязался с дочкой секретаря обкома. Прикидываешь, какая шишка? Когда Валентина, девушка моя, привела меня домой, чтобы познакомить с родителями, я охренел по полной программе. Такой роскоши не видел никогда и нигде. У меня-то родители простые трудяги, отец мастер на заводе, мама воспитательница в детском саду. Жили нормально, но до секретаря обкома, сам понимаешь, как до неба.

– Понимаю, – улыбнулся Козырев.

– Ну вот, посидели мы за столом, армянского коньячку отведали. Я тогда сказал, что мне нельзя, поймают, на губу отправят. А папаша ее: «Кого? Тебя? Того человека, который выпил со мной?» После знатного обеда пригласил он меня в кабинет и спросил, серьезны ли мои намерения. Я, естественно, да, конечно, как же иначе, хотя честно скажу, особых чувств к ней не питал. В постели она была дьяволицей. На том и держался наш роман. Папаша спросил, какие у меня планы на жизнь после учебы. Я: «Куда пошлют служить, туда и поеду». Он: «Даже в самый захолустный гарнизон?» Я ему: «На то и учусь, чтобы служить». Он: «Все это похвально, но как же Валентина? Отдаленные гарнизоны не для нее». В общем, базар в таком духе. В конце папаша говорит: «Я ничего против вашего брака не имею, сам из низов вышел. Но при условии, что ты будешь делать то, что я тебе скажу. Закончишь бурсу свою, уволишься, пристрою в обком комсомола. Квартиру дам». Так и сказал, «дам», словно в городе все ему принадлежало. Да так оно, в принципе, и было. «Даже дачу свою вам отдам, себе новую сделаю. Само собой, машину подарю на свадьбу. Такое вот условие. Полное подчинение и катайся сыром в масле».