Тени надежд - [91]

– Уличенного в насилии оскопят, – сказал шатапатиша, – вы не дикие горные племена грабите, а находитесь на землях, где живут мирные землепашцы, верные подданные великого шаха, друга правды и справедливости, да продлит Ахура Мазда его дни. Закон здесь для всех един, будьте вы хоть трижды азаданами в Сугуде[41].

– Все равны перед шахиншахом, но парсы всех равнее, – проворчал седой.

– А за такие речи, Хоршед, можно лишиться головы, – сказал шатапатиша.

– Как будто ты сам, Спантамано, никогда об этом не задумывался, – огрызнулся седой.

Шатапатиша ответить не успел, его внимание привлек человек, подошедший к шатру. Как и сам Спантамано, он был согдийским вельможей, но носил длиннополый мидийский кафтан с драпировкой на плечах и узкими рукавами.

– Ты куда пропал? – спросил его шатапатиша, – я тебя потерял.

– Садись с нами, Вакшунварт, – пригласили подошедшего воины, – сейчас есть будем, почти готово.

– Ты же сам послал меня к Бессу, – сказал Вакшунварт, присаживаясь в круг.

– Не думал, что ты так долго проходишь. Что сказал Бесс?

– Ничего. Его срочно вызвали в ставку великого шаха. Некогда ему, видите ли, разбираться с пьяными саками. Ты утихомирил их?

– Да, разошлись, но подчиняться по-прежнему не желают, шакальи дети. Только силу понимают...

– Зачем великий их вообще тащит на войну? – спросил один из воинов, – они же дикие совсем.

– Потому что они хороши в драке, а платить им не надо, достаточно добычу посулить, – ответил шатапатиша.

– Они в своих степях в драке хороши, – возразил Хоршед, – мне отец рассказывал, а он от деда слышал, что когда великий Хшаяршан полтораста лет назад ходил за море воевать с яванами, он тоже брал с собой саков, только от них там толку не было. Их тогда пешие яваны побили в каком-то ущелье. И была-то тех яванов малая горстка. Вот и сейчас мы не в степь воевать идем. Чего таскать с собой саков?

Согды изрядно недолюбливали своих кочевых соседей. Когда те начинали похваляться доблестью, рассказывая о том, как разбили некогда войско парсов, убив самого шаха Куруша, доителям кобыл припоминали их вековой давности позор, превратившийся в сказку, обраставшую все новыми и новыми удивительными подробностями. Не так уж много свидетелей той битвы добралось до Согдианы, но ведь несложно из мухи сделать слона. Особенно упирали согды на обидную деталь: саков, великолепных наездников, разбили пешие.

– Вино, – один из воинов протянул Вакшунварту кожаный бурдюк.

Тот благодарно кивнул.

– Интересно, зачем Бесс потребовался ко двору? – задумчиво произнес Спантамано.

– Чего гадать? – сказал Вакшунварт, – может быть тысяча причин. Он же родственник Ахеменидам, может быть, великий шах пригласил его разделить с ним стол.

– Не думаю. Я слышал, прибыл гонец с запада. Должно быть что-то серьезное случилось, раз государь решил созвать совет.

– Скоро узнаем, – зевнул Вакшунварт.

* * *

Царский шатер стоял на деревянном помосте, высотой в четыре локтя, уменьшенной копии террас, на которых возведены дворцы столиц державы Ахеменидов. Походный дом шахиншаха ежедневно собирали и разбирали несколько сотен человек, а перевозили на пятидесяти повозках.

Эллины, что постоянно в числе великом толпились при дворе благоволившего к ним шаха, будучи воспитаны в скромности, характерной для их небогатой родины, поражались неумеренной роскоши, царившей вокруг. В своих письмах и записках они, не скрывая удивления, наперебой повторяли невозмутимое речение придворных о том, что: "шахиншах никогда не расстается со своими близкими людьми и любимыми вещами". Близких у шахиншаха не менее тысячи: его семья, целая армия родственников, наложниц, преданных слуг. Дарайавауш постоянно путешествовал между своими резиденциями в Вавилоне, Экбатанах и Сузах, а любимые вещи всегда сопровождали его, превращая царский караван в гигантскую змею, протяженностью способную поспорить с немалым войском.

Некоторые эллины смотрели на все это с нескрываемой завистью, другие неодобрительно качали головами, но сами азиаты не видели в блеске царского двора ничего дурного.

Шатер состоял из нескольких помещений. Покои государя соединялись с канцелярией, которой заведовал хазарапатиша, командир первой тысячи "бессмертных", а по совместительству начальник над шептунами, "глазами и ушами шахиншаха", распорядитель приемов, без ведома которого никто не мог входить в покои повелителя. Исключение делалось лишь для матери, старшей жены и детей великого шаха. Главам семи самых влиятельных родов Парсы попасть на прием так же не представляло труда: начальник стражи, сотник "бессмертных", в свой черед охранявший шатер и особу государя, докладывал об их визите и пропускал. Все прочие бесчисленные просители, могли дожидаться приема помногу дней и даже месяцев, записываясь в канцелярии в нескончаемую очередь. Хазарапатиша единолично принимал решение, кого пропустить, кому подождать или вообще давал от ворот поворот. Особенно жаловались на недоступность царя царей эллины, недавно прибывшие с родины, особенно, если они были плохо осведомлены о нравах, традициях и этикете двора, и никак не ожидали подобной чиновничьей волокиты.