Тени грядущего зла - [65]

Уилл сидел в Музее восковых фигур.

Мистер Дак улыбнулся.

— Уилл! Уилли! Иди сюда!

Ответа не было.

Мистер Дак улыбнулся еще шире.

— Уилли! Разве ты не слышишь своего старого папу?

Мистер Дак перестал улыбаться.

Ибо эту последнюю фразу произнес чей-то голос из толпы.

В толпе засмеялись.

— Уилл! — позвала женщина.

— Уилли! — позвал кто-то еще.

— Йо-хо-хо! — закричал какой-то джентльмен.

— Иди же, Уильям! — подхватил мальчишеский голос.

В толпе смеялись все громче, весело толкаясь локтями.

Чарльз Хэлоуэй звал. Они звали. Чарльз Хэлоуэй кричал в даль. Они кричали в даль.

— Уилл! Уилли! Уильям!

Тень шевельнулась и закачалась в зеркалах.

Ведьма покрылась каплями пота, вспыхнувшими на свету как хрустальные подвески.

— Там!

Крики в толпе прекратились.

Чарльз Хэлоуэй тоже замолк, не решаясь больше произнести имя сына.

Ибо Уилл стоял у входа в лабиринт, подобно восковой фигуре, в которую он почти превратился.

— Уилл… — тихо позвал отец.

При этом звуке Ведьма вспотела еще больше.

Уилл как слепой двинулся через толпу.

И, опустив винтовку вниз: словно палку, чтобы мальчик уцепился за нее, отец помог ему взобраться на помост.

— Вот моя левая рука! — объявил отец.

Уилл не видел и не слышал, как толпа взорвалась неистовыми аплодисментами.

Мистер Дак не двигался, хотя Чарльз Хэлоуэй все это время наблюдал за ним, в его голове изрыгали пламя и грохотали пушки, но каждый выстрел лишь слабо шипел и тут же угасал. Мистер Дак не мог догадаться, что он замышлял. И уж коли на то пошло, и сам Чарльз Хэлоуэй еще не знал этого. Все происходило так, словно он написал эту пьесу много лет назад, сидя ночами в библиотеке, потом изорвал текст и вот сейчас пытался вспомнить написанное. Он полагался на тайные открытия в самом себе, обнажая миг за мигом, играя звуковыми воспоминаниями, нет! раскрывая перед собой собственное сердце и душу! И… теперь?!

Его сверкающая улыбка, казалось, нарушила слепоту Ведьмы! Невозможно! Она подняла руку к своим темным очкам, к зашитым векам.

— Попрошу всех подойти поближе! — предложил отец Уилла.

Толпа сбилась вокруг помоста. Подмостки казались теперь островом среди людского моря.

— Смотрите на мишень!

Ведьма медленно таяла внутри своих лохмотьев.

Разрисованный Человек посмотрел налево и не ощутил обычного удовольствия от Скелета, который выглядел еще более тощим; не порадовал его и Карлик, стоявший справа и пребывавший в состоянии полного идиотизма и сумасшествия.

— Будьте любезны, пулю! — дружелюбно попросил отец Уилла.

Тысяча рисунков на подрагивающем, как у лошади теле мистера Дака не слышала просьбы, так почему бы расслышать ее самому мистеру Даку?

— Будьте любезны, — повторил Чарльз Хэлоуэй, — пулю! — И добавил смиренно. — Чтобы я мог попасть в блоху на старой цыганской бородавке!

Уилл стоял неподвижно.

Мистер Дак колебался.

В волнующемся людском море то тут, то там вспыхивали улыбки — сто, двести, триста белозубых улыбок, словно огромная приливная волна, поднятая лунным притяжением. Затем начался отлив.

Разрисованный Человек медленно протянул пулю. Его рука напоминала ленивую струю черной патоки, нехотя вытекающую из посудины; он протягивал пулю мальчику и одновременно наблюдал, заметит ли он; мальчик не заметил.

Но пулю взял его отец.

— Отметьте ее своими инициалами, — бросил мистер Дак привычную фразу.

— Нет, сделаем по-другому! — Чарльз Хэлоуэй вложил пулю в руку сына, чтобы тот ее подержал, а сам здоровой рукой достал перочинный нож, чтобы вырезать на пуле некий знак.

Что происходит? — подумал Уилл. — Я знаю, что происходит. Или я не знаю. Что же?

Мистер Дак увидел на пуле полумесяц, не счел это нарушением правил и зарядил ею винтовку, которую бросил отцу Уилла, и тот во второй раз ловко подхватил ее.

— Уилл, ты готов?

Свежее как персик лицо мальчика было сонным, — он то и дело клевал носом.

Чарльз Хэлоуэй в последний раз быстро взглянул на лабиринт и подумал: Джим, ты все еще там? Приготовься!

Мистер Дак повернулся было, чтобы пойти ободрить свою старую пыльную подругу, но остановился, услышав клацанье затвора; это отец Уилла достал патрон с пулей, чтобы убедить зрителей, что винтовка действительно заряжена. Это выглядело достаточно естественно, но преследовало еще и другую цель — когда-то давным-давно он читал, что в подобных случаях применялись поддельные пули, сделанные из воскового карандаша свинцового цвета. После выстрела такая пуля превращается в дым и пар, не успев вылететь из ствола. Разрисованный Человек, ловко подменивший пулю, уже сунул настоящую, отмеченную полумесяцем, в дрожащие пальцы Ведьмы. Она должна была спрятать ее за щекой. При выстреле она бы притворно дернулась, словно от удара пули, а затем «обнаружила» бы ее, выхватив из-за своих желтых крысиных зубов. Фанфары! Аплодисменты!

Разрисованный Человек, обернувшись на клацанье затвора, увидел Чарльза Хэлоуэя, державшего восковую пулю. Но вместо того, чтобы раскрыть подвох, Чарльз Хэлоуэй просто сказал:

— Давай-ка прорежем нашу метку поглубже, чтобы было лучше видно, а, малыш?

Он положил пулю в бесчувственную руку сына, достал перочинный нож, пометил восковую пулю тем же таинственным полумесяцем и загнал обратно в ствол винтовки.