Тени чёрного пламени - [99]

Но выражение лица девушки говорило, что мои слова ее не убеждают. Щеки иномирянки вдруг покраснели, но я не дал этому разговору уйти в обычный наш тупик, поинтересовавшись:

– И почему же я здесь, как ты думаешь?

Видимо, все же вышло ее удивить, потому что, когда Ксения вновь посмотрела мне в глаза, в них читалось именно удивление. Осторожно подбирая слова, она ответила:

– В таких местах, как это, острее ощущается пульс жизни. Она короче, и оттого вкус каждого мгновения так остер и неповторимо ярок. Я угадала?

Что тут скажешь, она умеет красиво обставить чужую мотивацию, ведь со стороны наши поступки и образ жизни выглядят почти всегда иначе, чем мы сами их ощущаем. С самого первого дня в армии и потом, уже на войне, меня поразила простота бытия и то, как окружающие относятся друг к другу. И действительно, жизнь вдруг обрела тот изначальный, поразительный в своей гениальной простоте смысл. Вот ты есть, а кого-то уже нет. Он стоял, говорил, смеялся и крыл матом всех и вся. А теперь есть тело, но вот того живого и деятельного пацана внутри уже нет. Духов за людей никогда не считал, этих проще понимать как хитрых и опасных животных. Враг для меня всегда аморфное зло, без конкретного лица или голоса. И вот все сливается в один стакан, смешиваясь в невообразимо забористый коктейль, попробовав который хоть раз никогда больше не захочешь чего-то еще. Посланница Райн смогла сказать красивее, ее образы звучат даже поэтично. А в войне очень мало поэзии и нет утонченной изящности, какую вкладывают в нее те же японцы.

Поэтому я только подмигнул девушке и ответил коротко:

– Почти… А сейчас пойдем к водиле, нужно предупредить, что мы уходим.

Водила, избранный ватажниками между собой еще до нашего появления, ничего против расставания не имел. Пожав друг другу руки, мы попрощались, как принято в наших краях – не желая ни легкой дороги, ни тем более удачи.

Сойдя с дороги у невысокого могильного кургана с покосившимся и проржавевшим от времени крестом на макушке, мы пересекли широкий клин степного сухостоя, за которым начинались довольно густые лесопосадки. Войдя в лес, мы оказались в густой тени. Как и везде в Зоне, деревья тут перекрутило, что не мешало им жить какой-то своей, непонятной жизнью. Все без исключения тут имело темно-рыжий оттенок, даже трава и росший клочками там и сям мох. Найдя знакомую тропинку по незаметным постороннему приметам, я повел девушку к схрону, до которого оставалось часа три, может быть чуть больше. Лесопосадки были частью одной из тех самых спокойных аномалий, которые дрейфовали не так хаотично, как глубинные, находящиеся далеко на севере и северо-востоке Зоны. После известных событий трудно было оставаться в башне, смотреть на Дашины вещи, впитывать остатки ее запаха. Поэтому я долгое время бродил по Зоне совершенно без всякой цели. Именно бродил, просто шел куда глаза глядят, лишь иногда прерываясь на короткий отдых. Может быть, от сильного истощения, а может, по высшему наитию стали мерещиться тропинки в нехоженом лесу, в котором я сам не понял, как очутился. И опять же от полного безразличия к собственной дальнейшей судьбе я пошел по еле видимой в зарослях кустарника тропинке и через некоторое время набрел на поляну с полуразвалившейся землянкой на ней. Внутри ничего примечательного не оказалось, а из ценных вещей только печка-буржуйка, хорошо приспособленная в левом углу землянки возле входа. Рассыпавшийся в труху деревянный столик и две провалившиеся вовнутрь самодельные лежанки говорили о том, что жилищем не пользовались уже очень давно. И опять же, почти не осознавая собственных действий, я вынес на поляну все гнилье и мусор. Некоторое время ушло на рытье траншеи, в которую и отправилось почти все, оставшееся от прошлых хозяев. Замаскировав все срезанным заранее дерном, я с разных сторон осмотрел траншею. Вышло очень неплохо, словно бы ничего тут и не было вовсе.

Позже, прочищая печку, пришла мимолетная мысль о том, что хозяева уже не вернутся. А подумалось так из-за найденных в мусоре рваных кульков из-под сахара, круп и пары вздувшихся банок тушенки. Заначка была очень старая, скорее всего советских времен, да и следов возле хижины нет, даже месячной давности. Размышляя так, протопил буржуйку найденным вокруг более-менее сухим валежником, уселся на расстеленном возле теплого закопченного бока печи походном коврике. Живой огонь неторопливо, с достоинством пожирал сучья, по землянке поползли робкие волны первого тепла. Во мне вдруг проснулся зверский аппетит, и в следующие полчаса я уже уничтожил две банки тушенки, которые опять же непонятно как оказались в рюкзаке. Как это случилось, до сих пор не упомню. Все после смерти Даши сливалось в один нескончаемо длинный день, проживаемый без особого вкуса к процессу. А после был сон, более всего похожий на смерть, полное небытие. Черный провал, который длился по внутренним ощущениям всего один миг, а на самом деле прошло трое полных суток и еще пара часов. Сон не заставил боль уйти, однако в голове прояснилось, туман апатии рассеялся. Осознав, что лучше будет вернуться назад, в башню, я попытался выбраться с поляны, но удалось это не сразу. Немного скособочившийся от горя «шифер» сыграл со мной скверную шутку. Каким-то образом я прошел по узкой границе стыка двух «медленных» пластов блуждающей земли, а поляна с землянкой были чем-то вроде глаза бури в обычном мире. Маршрутизатор в какой-то момент отключился из-за перегрузки. Так случается довольно часто, если окажешься близко к границам серых земель. Данные с бреднянского сервера вступают в конфликт с потоком данных со спутника, и коммуникатор просто вырубается.