Теневые игры - [35]

Коршун облегченно вздохнул:

— Я могу увидеть его?

Доктор на мгновение замялась. Потом она кивнула и повела его в кабинет.

Лежа на кровати, окруженный грудами электроники, Ночной Бродяга казался совсем маленьким. Его лицо было почти такого же цвета, что и мрачные стены; закрытые глаза, казалось, утонули в черепе. Он выглядел на сотню лет старше. На мгновение Коршун вспомнил свою мать, но отогнал мысли о ней.

Он осмотрел каморку — крошечную, чуть побольше кровати. Серые стены, везде мониторы, единственное свободное место — перед лицом Ночного Бродяги. «Слабак! — Он разозлился на себя. — Ты слабак!» Он заставил себя посмотреть на индейца. На этот раз образ матери не появился. Коршун почувствовал, как его дыхание замедляется, а мышцы расслабляются.

Доктор Дайсер наблюдала за ним, но отвернулась, когда Коршун взглянул на нее.

— Когда он очнется?

— Я уже очнулся. — Глубокий голос раннера испугал Коршуна. — Просто лежу, отдыхаю. — Ночной Бродяга открыл глаза и осмотрелся. — Где я?

Коршун быстро рассказал ему все. Ночной Бродяга взглянул на доктора, затем снова на Коршуна.

— Ты сделал это для меня, а?

Коршун кивнул.

— Конечно, — сказал индеец как будто про себя. — Это был твой долг, кодекс чести раннера, да?

Коршун знал, что большей благодарности он не получит, но и этого было достаточно — лучше, чем те стандартные слова, которые так легко произносить. Впервые он почувствовал, что Ночной Бродяга принимает его, может, и не как равного, но как товарища. Он снова кивнул, не доверяя своему языку.

— Который час? — спросил раннер.

Коршун ответил.

— Черт! — Ночной Бродяга сплюнул. — Вторая команда собирается в двадцать два тридцать. Надо двигаться. — Он попытался сесть.

Доктор Дайсер силой удержала его, положив руку на грудь. Коршун знал, что индеец мог отшвырнуть ее одной рукой на другой конец комнаты, если бы хотел, но он послушно лег. Его темные глаза пристально смотрели на нее.

— Вы никуда не пойдете, — резко сказала женщина.

— Я неплохо себя чувствую, — ответил индеец. — И мне нужно кое-что сделать. — Мягко, но решительно он взял ее руку и снял со своей груди.

Коршун видел, как мышцы доктора напряглись, когда она пыталась вырвать руку из его пальцев.

— Подумай, — резко сказала она, — может, ты плохо слышишь или твои мозги повредились от кислородного голодания, когда остановилось сердце. — Она говорила медленно, таким тоном, каким говорят с идиотами. — Конечно, ты чувствуешь себя хорошо. Потому что ты по уши накачан болеутоляющими, стимуляторами и еще Бог знает чем. Если я уберу анальгетики и транквилизаторы, тогда ты узнаешь, как хорошо ты себя чувствуешь. Если я уберу стимуляторы, твое сердце просто остановится.

Она продолжала, оборвав его попытку ответить:

— Ты не загнулся — пока — потому что я достаточно хорошо знаю свое дело. — Она вздохнула. — Ты даже не представляешь, как ты плох. — Она понизила голос. — Насколько ты пострадал. Если бы ты был машиной, я бы сказала, что ты едешь на одном цилиндре и у тебя только одна передача — и больше ничего: тормозов нет, руль не крутится и три колеса проколоты. Слышишь, что я тебе говорю? Ты жив. Сейчас. Если останешься здесь, то проживешь еще день или два, может, и больше, если нам обоим повезет. Если отправишься в больницу, настоящую больницу, они смогут зашить тебя как следует, и ты будешь жить. Но, — ее голос снова стал жестким, — если ты думаешь, что сможешь выйти отсюда, забудь. Ты доберешься до входной двери — может быть, — пока сердце не остановится, да и то только потому, что ты сильный сукин сын!

Маленькая доктор наконец вырвала руку из пальцев огромного мужчины и взглянула на него сверху вниз.

Коршун увидел, как глаза Ночного Бродяги закрылись, а дыхание замедлилось. Думал ли он о чем-то? Решался на что-то? А может быть, вручал свою душу тотемам…

Через несколько секунд Ночной Бродяга снова открыл глаза и взглянул на доктора. Он смотрел совершенно спокойно, как человек, принявший какое-то важное решение.

— Я на стимуляторах, да? — тихо спросил он. — На каких стимуляторах? Турбо, да? — Он назвал один из наркотиков, созданных для медицинских целей, но хорошо известных на улицах.

Доктор Дайсер неохотно кивнула.

— Какая доза? Что-то около пятидесяти миллиграммов?

Она снова кивнула.

— Значит, двести миллиграммов помогут мне пережить ночь…

— …И убьют на рассвете, — закончила она.

Он утвердительно кивнул.

— Но ночью я смогу действовать.

— Да, если я дам тебе такую дозу. Но я не дам.

На несколько секунд Ночной Бродяга замолчал. Коршун слышал быстрое дыхание доктора, слышал, как его собственная кровь стучит в висках.

Наконец Ночной Бродяга тихо сказал:

— Есть нечто важное, и я должен это сделать, Доктор. Я не могу сказать — что, но я поклялся жизнью, что это сделаю. Ты понимаешь? Мне нужны двести миллиграммов турбо.

— Это убьет тебя, — снова повторила доктор, — я не могу тебе этого дать…

— Ты не можешь этого не дать, — настаивал раннер. — Любой человек имеет право сам выбрать время своей смерти, имеет право распорядиться своей жизнью так, как считает нужным. Кто ты такая, чтобы лишать меня этого права?

На минуту в комнате установилась тишина. Ночной Бродяга лежал на кровати, наблюдая за доктором не по-человечески спокойно. Дайсер не отвечала на его взгляд. Коршун поглядывал то на одного, то на другого.