Теневые игры - [127]

Я вновь покосилась на Вэррэна. Нечеловек был так невозмутим и спокоен, будто сидел в кресле в своем поместье, а не трясся на спине уставшей лошади на полпути к Кларрейде. И вот что с ним делать?

— Тебя что-то тревожит? — словно подслушав мои мысли, спокойно поинтересовался альм, вопросительно поведя в мою сторону своими изумительными глазами цвета недавно распустившихся свечей каштана. Хвост, изящно свисающий с седла, как шлейф платья благородной дамы, едва заметно дернулся и вновь прижался к потнику, словно мотания вправо-влево при быстрой скачке доставляли альму боль.

— Не то слово, — призналась я. Торин встрепенулся, приосанился и уставился на меня так, будто ожидал, что я сейчас из кармана что-то невероятное вытащу. Скажем, удобную кровать под балдахином. Или хотя бы камин с разведенным в нем огнем. Мой изнеженный подопечный постоянно мерз и, тщетно пытаясь согреться, на каждом привале укладывался едва ли не носом в костер.

— Я мешаю, — не спросил — констатировал Вэррэн. Если хочешь — я уеду.

— Да! — тут же с готовностью заорал Торин, не понимая, что лично ему альм и не думает угрожать. Скорее наоборот — не будь рядом нечеловека, я бы, наверное, и по сию пору по могилкам скакала, от стражи отбиваясь — в ряды доблестных хранителей правопорядка неумех и слабаков не берут, все мужчины были отлично обучены и явно собирались продать свои жизни подороже.

Впрочем, торжествующий крик графенка тут же сменился испуганным взвизгом: из ближайшей рощицы вынырнул и, угрожающе разбрасывая в разные стороны длиннющие ноги, понесся прямо Торину в лицо огромный комар-звонец. Я не глядя протянула руку, цапнула нахальное насекомое в ладонь и небрежно отбросила его в сторону, дабы неповадно было на голубую кровушку моего подопечного покушаться.

— Ну у тебя и реакция! — восхищенно заметил Вэррэн, сдувая с лица длинную, растрепавшуюся от встречного ветра челку. Я весело глянула на альма и, весьма довольная комплиментом, приосанилась в седле:

— Учти это, когда решишь меня убивать! Так просто я не сдамся!

— Эй, вы чего? Вы что, и в самом деле?… — Графеныш, как всегда, просто не мог допустить, чтобы какая-то беседа велась без его участия, и тут же поспешил вставить свои пять медяков. Не-э-эт! Вэррэн, заверяю официально: я тебе мою храну не отдам!

— Да нужна я ему… — с невольно прорезавшейся горечью вздохнула я. — Разве что для чучела в гостиную. Или только голова — для каминной полки.

Вэррэн и Торин вытаращились на меня с неодинаковым, но весьма похожим ужасом в глазах. Я злобно хохотнула в сторону альма:

— Думаешь, никому не известно, как ваша знать свои дома до сих пор украшает?!

— Кто еще об этом знает? — Вэррэн стиснул поводья так, что костяшки пальцев побелели. Вот странно: у людей кожа кремовая, у альмов — пепельная, а бледнеют, от испуга или от злости, они совершенно одинаково.

— Все члены гильдии хранов, вплоть до младших воспитанников замка Рэй, — небрежно передернула плечами я, — У нас там очень хорошие преподаватели истории и культуры других рас… А ты, Торин, не трясись так! Думаешь, у людей другие обычаи были? Как бы не так! Лет двести назад иметь в кабинете чучело эльфа или орка считалось хорошим тоном, признаком отличного вкуса и немалого богатства. А у альмов это и посейчас очень престижно.

Аристократенок побледнел так, что казалось, будто он сей секунд просто рухнет в обморок. Я, изрядно переполошившись (не следовало, конечно, впечатлительного Лорранского такими разговорчиками пугать, но кто же знал, что он историю не изучал вообще?), свесилась с седла, протянула руку и на всякий случай ухватила своего подопечного за плечо.

— Я не хрустальный! — мигом обозлился он, окинув меня таким взглядом, что я невольно поежилась. Кажется, Торин уже воочию представлял хорошенькое такое чучелко нахальной, чрезмерно заботливой и слишком образованной храны, стоящее в углу его спальни. В него можно будет даже кинжалы швырять, если Лорранскому-младшему когда-нибудь вздумается боевые искусства освоить или если настроение уж совсем дурным станет…

Шторм подо мной, раздраженный слишком близким контактом с Луной, а паче того — с весьма не полюбившимся ему аристократенышем, раскатисто фыркнул и прямо на ходу попытался подняться на дыбы. Я призвала его к порядку, сильно сжав колени и пнув его под ребра каблуками. Потом, стремясь загладить невольную грубость, погладила по шелковистой гриве. Конь вздохнул, словно бы снисходительно терпя эту ласку, но смирился и с показной покорностью опустил длиннющие, как у придворной кокетки, ресницы. Значит, больше выходок он себе не позволит. По крайней мере в ближайшее время.

— …Вэррэн?

— А?

— Почему ты едешь с нами?

— Деваться больше некуда. А что?

— Ну… Жил же ты как-то все эти годы…

— Жил. То в одной гостинице, то в другой. То у одного богатея телохранителем подрабатывал, то у другого. То от одной гильдии бегал, то от другой. Невеселое было времечко…

— Было?

— Ну да. Надеюсь, оно закончилось. Вот убью тебя, и…

— Еще не растерял надежд?

— Надежда — это единственное, что у меня осталось. Раньше еще была печатка с геральдическим знаком нашего рода, но перед водворением в камеру ее отобрали — посчитали слишком опасной, вдруг бы я ею убил кого-нибудь из охраны. А может, тюремщикам просто понравился сплав золота и платины, из которого она была сделана.