Теневая Черта. Звездные ловцы. Звездный Рубеж - [16]

Дит кивнул. Он знал, что делать. Но идти не хотелось.

— Иди, и побыстрее, — сказал Рхафу, давая ему шлепка под зад и толкая в сторону лестницы. — И будь осторожен.

Дит медленно побрел к лестнице, несколько раз оглянувшись. Рхафу в последний раз помахал ему на прощание и отвернулся, скрывая слезы.

— Его ждет хорошая смерть, — прошептал Дит.

Добравшись до аварийного выхода, он осторожно выглянул наружу. В полях оказалось не столь темно, как он предполагал, — кто-то оставил включенными огни на теплице с ситлаком. К тому же пылали бараки рабов. Подожгли ли их сами животные? Или это — из-за обстрела?

Среди звезд над головой вспыхивали маленькие короткоживущие солнца. С дальней стороны станции донесся долгий раскатистый грохот химических разрывов — удар пришелся по пусковым шахтам. Визг взлетающих ракет сменился повторными взрывами.

Люди приближались. Дит взглянул в центр созвездия, которое Рхафу называл Крат, по имени хищной птицы с Родины. Где-то там висела родная звезда людей.

Он не мог различить очертаний созвездия: в небе сияли десятки новых звезд, чересчур ярких и становившихся все ярче.

До высадки людей на планету оставалось совсем немного. Диту следовало спешить, чтобы выбраться за периметр, который они собирались окружить штурмовыми кораблями.

Он помчался вдоль края теплицы.

Когда он добрался до дальнего конца, новые звезды превратились в небольшие яркие солнца, от которых яростным роем разлетались выхлопы ракет. Сквозь грохот приближавшихся к станции взрывов слышался рев кораблей.

Корабли тормозили на высоте в несколько тысяч футов. Спасение было уже близко — если он успеет.

К ярко освещенной теплице устремилось звено ракет. Дит снова побежал, устремляясь во тьму. За спиной раздались взрывы. Его швырнуло вперед, несколько раз перевернув. Огни теплицы погасли. Дит поднялся, споткнулся, снова упал, но опять поднялся и двинулся дальше. Из носа шла кровь, он ничего не слышал.

Он не видел, куда идет. Вспышки взрывов не давали глазам приспособиться.

Штурмовые корабли коснулись земли.

Ближайший сел столь близко, что Дита обожгло исходившей из-под корабля горячей волной. Он продолжал ковылять к лесу, не обращая внимания на предательские неровности почвы. Добравшись до безопасного места, он обернулся и увидел, как люди вываливаются из шлюпки и связываются с приземлившимися по обе стороны от них кораблями. Горящая станция заливала их зловещим сиянием.

Дит узнал их. Это были разведвойска, сливки космопехоты Конфедерации, самые лучшие и самые беспощадные. Ничто не могло от них укрыться.

Оплакав родителей и Рхафу, он утер кулаками слезы и побрел к лесу, не задумываясь о том, что люди могут заметить его на экране противопехотного радара. Через каждую сотню шагов он останавливался, чтобы оглянуться.

Близился рассвет, когда он миновал первые деревья. Они возникли перед ним внезапно, будто частокол, преграждавший прописанную планировщиками станции дорогу. Ему показалось, будто он шагнул за некий бастион, защищавший от неминуемой гибели.

Как только слух Дита восстановился, послышался тихий шорох. Он был не одинок в своем бегстве, но предпочел не попадаться никому на глаза. Он с трудом соображал, к тому же слишком плохо владел языком рабов, чтобы отвечать на вопросы, которые могли задать животные. Дикари пользовались другим языком, и он рассчитывал, что с ними у него проблем будет меньше. Если он вообще их найдет.

Они нашли его сами.

Дит углубился в лес на четверть мили, когда на него набросился оборванный вонючий старик с больной ногой. Нападение было столь внезапным, что у Дита не оказалось ни малейших шансов. Попытка сопротивляться ни к чему не привела, кроме того, что он получил кулаком в лицо. Удар привел его в чувство, и он прикусил язык, с которого уже рвались ругательства в адрес старика на благородном языке сангари.

— Что ты делаешь, пожалуйста? — попробовал он на языке животных.

Старик снова его ударил, и прежде чем Дит успел хотя бы пискнуть, ему набросили на голову мешок, натянули до лодыжек и крепко завязали. Мгновение спустя он почувствовал, как его взваливают головой вниз на костлявое плечо.

Он стал добычей.

13. Год 3052

У моего отца была необычная философия — окольная, пессимистичная, фаталистичная. Достаточно хотя бы того, что он ежедневно читал Екклесиаста.

Он верил, что все сущее — некая замысловатая игра. Добро тщетно боролось со Злом. Добро могло одержать локальную тактическую победу, но лишь потому, что Зло забавлялось с ним, уверенное в окончательном триумфе. Зло не знало границ и в конечном счете, когда подводились итоги, оказывалось в крупном выигрыше. Все, на что был способен человек, — смело бросать ему вызов, сражаясь, несмотря на неизбежное поражение, и отсрочивая этот миг как можно дальше.

Он не воспринимал Добро и Зло в их обычном понимании, Добро и Зло в том виде, в каком понимают их большинство, были для него лишь вопросом той или иной точки зрения. «Я» всегда было на стороне ангелов. «Они» — всегда на стороне порока. Абсолютное исламо-иудейско-христианское Зло он считал лишь пустой неразумной шуткой.

То, что Гней Юлий Шторм называл Злом, можно в первом приближении приравнять к энтропии — дьявольской антропоморфной энтропии, жаждущей пожрать любовь и способность к творчеству, которые, полагаю, отец считал главными составляющими Добра.