Теневая черта - [37]

— Вы не знаете, как взяться за это, сэр. Да и откуда вам знать? Все это шептание и хождение на цыпочках ни к чему. Не надейтесь проскользнуть мимо такой хитрой, насторожившейся, злой бестии, как он. Вы никогда не слышали, как он разговаривал. У вас волосы встали бы дыбом. Нет! Нет! Он не был сумасшедшим. Он был сумасшедшим не больше меня. Он был просто злодеем.

Таким злодеем, что большинство людей боялось его.

Я скажу вам, кем он был. Он был ни больше, ни меньше, как вором и убийцей в душе. И вы думаете, что он стал теперь другим, потому что умер? Как бы не так! Его труп лежит на глубине ста сажен, но он остался таким же… Восемь градусов двадцать минут северной широты.

Он вызывающе фыркнул. Устало покоряясь судьбе, я заметил, что, пока он нес этот вздор, ветер стал слабее. Он снова принялся за свое:

— Я бы должен был выбросить негодяя за борт, — как собаку. Только из-за экипажа… Подумайте, мне пришлось читать заупокойные молитвы над этой скотиной…

"Наш почивший брат…" Я чуть не расхохотался. Этого он не переносил. Думаю, я был еди-нственным человеком, осмелившимся смеяться над ним. Когда он заболел, он этого пугался… брат… Брат… Почивший… Скорее можно акулу назвать братом.

Ветер стих так внезапно, что мокрые паруса тяжело ударились о мачту. Заклятие мертвого штиля снова настигло нас. Казалось, уйти от него невозможно.

— Эге! — удивленно воскликнул мистер Бернс. — Опять штиль!

Я заговорил с ним, как будто бы он был в полном уме.

— Это тянется уже семнадцать дней, мистер Бернс, — с горечью сказал я. — Порыв ветра, затем штиль, а через минуту, вы увидите, оно свернет с курса, куда-нибудь к черту.

Он подхватил это слово.

— К старому хитрому черту, — пронзительно взвизгнул он и разразился таким громким хохотом, какого я никогда не слышал. Это был дерзкий, насмешливый хохот, с визгливой ноткой вызова, от которой волосы вставали дыбом. Я растерянно отшатнулся.

Тотчас же на шканцах поднялось движение, послышался испуганный шепот. Чей-то страдальческий голос крикнул в темноте под нами:

— Кто это там сошел с ума?

Быть может, они подумали, что это их капитан! Бежать — не то слово, чтобы изобразить самый быстрый шаг, на какой были способны эти бедняги, но в поразительно короткое время все люди на судне, еще державшиеся на ногах, добрались до юта.

Я крикнул им:

— Это старший помощник. Пусть кто-нибудь из вас придержит его…

Я ждал, что это предприятие окончится ужасной дракой, но мистер Бернс сразу оборвал свой насмешливый визг и свирепо повернулся к ним, крича:

— Ага! Собаки! Что, заговорили? Я думал, вы немые.

Ну, так смейтесь же! Смейтесь, говорю вам. Ну ж, е — все вместе. Раз, два, три — смейтесь!

Последовало молчание, молчание такое глубокое, что было бы слышно, если бы булавка упала на палубу.

Затем невозмутимый приятный голос Рэнсома произнес:

— Я думаю, он потерял сознание, сэр… — Маленькая неподвижная кучка людей зашевелилась с тихим ропотом облегчения. — Я подхватил его под мышки. Возьмите его кто-нибудь за ноги.

Да. Это было облегчение. Он замолчал на время — на время. Я бы не перенес другого взрыва этого безумного хохота. Я был уверен в этом, и как раз в это время Гэмбрил, суровый Гэмбрил, угостил нас другим вокальным номером. Он начал требовать смены. Его голос жалобно ныл в темноте:

— Пусть кто-нибудь придет сюда. Я больше не могу.

Оно сейчас опять двинется, а я не могу…

Я сам бросился на ют, встретив по дороге сильный порыв ветра, приближение которого ухо Гэмбрила уловило издали. Паруса грот-мачты надулись с шумом, похожим на ряд заглушенных выстрелов, смешанных с тихими стонами рангоута. Я поспел как раз вовремя, чтобы схватить штурвал, между тем как Френчи, последовавший за мной, подхватил падающего Гэмбрила. Он оттащил его в сторону, посоветовал ему лежать смирно и затем подошел сменить меня, спокойно спрашивая:

— Как держать, сэр?

— Пока прямо на ветер. Я сейчас прикажу, чтобы зажгли свет.

Но, сделав несколько шагов, я встретил Рэнсома, несущего запасную нактоузную лампу. Этот человек замечал все, заботился обо всем, каждым своим движением подбадривал окружающих. Проходя мимо меня, он успокоительным тоном заметил, что показываются звезды. Так оно и было. Ветер омывал закопченное небо, пробивался сквозь вялое молчание моря.

Ограда ужасной- неподвижности, окружавшая нас столько дней, словно мы были прокляты, была сломана.

Я чувствовал это. Я опустился на комингс светового люка. Легкая белая полоска пены, тонкая, очень тонкая, появилась у борта. Первая с незапамятных — с незапамятных! — времен. Я мог бы ликовать, если бы не чувство вины, втайне не покидавшее меня ни на минуту.

Рэнсом остановился передо мной.

— Что с мистером Бернсом? — тревожно спросил я. — Все еще без сознания?

— Да, сэр… странно. — Рэнсом был, очевидно, в недоумении. — Он не сказал ни слова, и глаза у него закрыты. Но, по-моему, это больше похоже на крепкий сон.

Я принял такую точку зрения, как наименее неприятную или по крайней мере наименее хлопотную. В обмороке или в глубоком сне, мистера Бернса приходилось пока предоставить самому себе. Рэнсом вдруг сказал:

— Я думаю, вам нужно пальто, сэр.