Тень за окопом - [27]

— Я был один.

— Рыков!.. Прапорщик Рыков!.. — что было силы кричал я, но вместо ответа только громче и жалобней завыл ветер… Жуть проползла с головы до ног… Я хотел поднять руку, чтобы обтереть капли холодного пота, выступившие на лбу, но чья-то тягучая, нудная сила парализовала мое усилие и, беспомощно опустившись на шею Рекса, я поцеловал его и бросил повод, дав волю верному товарищу.

— Что же теперь делать? Как собрать растерявшийся во мраке взвод? — произнес я вполголоса, будто ища совета Рекса, но какое-то полное безразличие ко всему окружающему, ко всей жизни и смерти затемнило мой вопрос безответностью. Приятное, еще незнакомое чувство охватило меня и я, закрыв глаза, погружаюсь в нирвану покоя, как вдруг меня ужалила некрасовская фраза.

«А Марья стояла и стыла в своем заколдованном сне»[12], — вздрогнув и открыв нечеловеческим усилием глаза, я увидел перед собой серую фигуру, бледным пятном прорезавшую тьму.

Секунда и рука моя, брошенная к эфесу шашки, беспомощно опустилась… Ни шашки, ни револьвера не было… Все, все, что в походе так дорого, кажется, дороже самой жизни, все забыл я на столе в проклятой халупе.

Видя беспомощность своего положения, я решил дорого отдать жизнь и, склонясь на седле в сторону фигуры, что есть силы рванул ее за лапу башлыка, намереваясь задушить нежданного врага.

Башлык сполз и передо мною открылось, освещенное внезапно выглянувшей луной, бледное со скошенной улыбкой лицо драгуна Кирюхина, из взвода Постольникова.

— Ты откуда?!..

— Так что, ваше благородие, нарвались мы, значит, на засаду или секрет какой, не знаю… Только много их там, немцов-то… Теперь их благородие со взводом в крайней избе деревни, что у фольварка-то Д. и засели… Отстреливаются… Хотели мы прорваться, да их благородие решил вас подождать… Зачем, говорит, своих зря губить, да немца выпускать… Вот, вы, говорит, увидите, что нас нет, и верно, подойдете сами, так тогда немца-то с обеих сторон взять и легко, да так взять, что ни один из них не удерет… Больно надеялись на вас… А немца-то там, поди, без мала эскадрона два наберется.

— Да ты сам как выбрался-то? — перебил я Кирюхина.

— Охотником взялся, разыскать вас, да вот Бог не привел… Троих-то, что догнали меня, я срубил скоро, а четвертый — как это я шагнул его по голове, пошатнулся, свалился с коня. Ну, думаю, пронесло, а он, верно, жив остался, да и угодил мне в самый затылок из винтовки… Так и уложил на месте, окаянный…

— Что ты, Кирюхин… бредишь, что ли?..

— Никак нет… — слабо простонал Кирюхин и, подняв на меня заледенелые, мертвые глаза, пошатнулся и упал…

Я вскрикнул и проснулся.

Сальный огарок догорал, бросая бесцветные пятна на грязную стену халупы… Револьвер и шашка лежали на столе…. Рыков, подложив под голову обмотанное тряпьем полено, спал врастяжку на полу и звонко храпел… Тут же клевал носом дежурный драгун.

* * *

В первую минуту я обрадовался, что все это было только сном, но, вспомнив слова Кирюхина и указание его на фольварк Д., что лежал от деревушки С. верстах в шести-семи к северо-западу, я глубоко уверовал, что во всем этом есть какая-то загадка, разгадать которую стало необходимостью.

Было четыре часа. Метель немного угомонилась и только ветер в трубе пел теперь еще жалобней и вся халупа со своей рухлядью стонала скрипуче-нудно, будто вспоминая о тихом былом вздохе бледными отблесками догоравшего огарка. Надо ехать.

В ту минуту я видел всю картину томительного ожидания нас Постольниковым, считавшим, может быть, по секундам, время неравной борьбы.

— Рыков!.. Вставайте скорей!..

Аркадий Иванович взглянул на меня вытаращенными глазами и укоризненно-недовольно пробурчал:

— Эх, Дмитрий Петрович, всегда вы штуку какую-нибудь смастерите. Ни свет — ни заря… На дворе дьявол с чертом горох молотят, а вы им на рога сами хотите напороться… Опять, видно, предчувствие ваше… Ей-Богу, вам надо отдохнуть недельки две… Так ведь от вас одно пустое место останется… Исчезнете… — тоном, не терпящим возражений, — закончил Рыков, любивший иногда корчить «бывалого», что ему совсем не удавалось и ругань его никогда не походила на ругань, так же, как и философия, — на философию.

— Об этом, Аркадий Иванович, потолкуем после, а теперь, пожалуйста, торопитесь.

За окном уже фыркали кони, позванивая мундштуками, и было слышно, как унтер Глыба подшучивал над любителем поспать хохлом Нищенко.

Готовые всегда и ко всему мои молодцы ни на минуту не задавались вопросами, куда и на что я веду их. Они знали, что без необходимости я не нарушил бы их давножданный отдых и теперь только ждали приказаний.

Потрепав гриву Рекса, я, уверенный в реальности пережитого во сне, набросал несколькими словами обстановку, в какой находился Постельников, и закончил:

— Подойти к фольварку должны тихо. Следи зорко за рукой. Махну — рассыпаться без звука, кошками вокруг крайней халупы, кольцом. Шагов за двести остановиться… Где нельзя подойти, брось коня и ползи… Без стрела… Слушать крепко… Свистну три раза и все, как один, лети птицей к халупе… Гикай крепче… Пусть думают, что целый полк за нами… Стреляй только тот, кто без коня, остальные, — рубить без пощады… Поняли, братцы?..