Тень улитки - [42]

— А человек — к другому человеку, — закончил Кандид и усмехнулся: — Я знаю, ты хотела сказать: человек должен стремиться выполнить свое предназначение, чтобы его жизнь обрела смысл… Логично. Только у человека столько предназначений, что не знаешь, за которое хвататься… Род продолжить — предназначение… Правда, вы тут вносите коррективы, но все равно будете рожать не так, так этак. Но это — для всего живого. А для человека?.. Дерево посадить, то есть уберечь природу — предназначение… Дом построить, то есть создать вторую природу как защиту от первой, которая не всегда рассчитывает свои силы, — тоже предназначение… Книгу написать, то есть приумножить знания человеческие и передать их потомкам — тоже предназначение… Полететь к звездам, чтобы спасти жизнь, когда наше солнце начнет гаснуть, — еще какое предназначение!.. Кое-что из этого списка мне по силам, но… род продолжить не с кем… Дерево сажать?.. Надо быть совсем идиотом, чтобы дерево в Лесу сажать. Для второй природы, как я понял, здесь места нет… Первая-то совсем распоясалась… Книгу?.. Не на чем и не для кого… Да и никогда в писатели не годился. Наука моя, микробиология, здесь — детский лепет. Для вас это уже не наука, а технология… А к звездам?.. Нет уж, милая Нава, в моем положении самое умное — валяться на этом мертвяке и любоваться твоей красотой…

— Ничего не поняла, — призналась Нава. — Какая-то вторая природа?.. Какая-то книга?.. Лететь к звездам?.. Солнце гаснуть?.. Чушь какая-то!..

— Не забивай голову, — сел Кандид, спустив босые ноги на землю. — Дурацкая мужицкая рефлексия — болезнь самокопания. Тоже не бери в голову — отомрет вместе с мужиками.

— Может быть, да, — кивнула задумчиво Нава, — а может быть, и нет. Ведь мы теперь частично и мужчины. Не перейдут ли ваши болезни к нам?

Кандид с интересом посмотрел на нее.

— О! Это уже серьезный вопрос…

— Я никогда раньше не задавала себе столько вопросов, — призналась Нава.

— Что ж, тогда у нас есть вероятность найти общий язык, — улыбнулся Кандид.

— А что ты там такое страшное говорил про солнце? — вспомнила она. — Как это оно может погаснуть?

— Грубо говоря, солнце — тот же костер. Только дрова другие — ядерные… Все дрова когда-нибудь кончаются, и костер гаснет.

— И что тогда будет? — дрожащим голосом спросила Нава, хотя ответ ей был уже ясен.

— Все живое на планете умрет, — ответил Кандид. — Мать-Природа, столь тебе дорогая, умрет. Разве что споры какие-нибудь да вирусы уйдут в вечную зимнюю спячку.

Нава молчала, осмысливая услышанное. Осмысливать было страшно, но аналогия с догорающим костром была очень убедительна.

— Откуда ты это знаешь? — спросила она.

— Я же говорил, мы задаем себе много вопросов, и часто готовы отдать жизнь, чтобы добиться ответа. Случается, и отдаем. Это называется поиск Истины… Я полагаю, что это одно из проявлений инстинкта самосохранения Матери-Природы. С нашей помощью она ищет способ выжить, когда солнце погаснет.

— И вы уже летали к звездам? — тихо спросила Нава.

— К звездам — нет пока. Очень они далеко. А на некоторых планетах были. На Луне, например, которую ты видишь каждую ночь.

— А мы ничего не знаем, — вздохнула Нава. — Это плохо… И там есть жизнь — на других планетах?

— В полном смысле, как у нас, нет, не нашли, но простейшая попадается… На одних планетах слишком жарко, на других — слишком холодно… Может быть, — улыбнулся вдруг Кандид, — это я сейчас подумал… может быть, там не хватает вас, умеющих делать мертвое живым… Возможно, и здесь все когда-то началось с вас…

— Откуда же мы взялись?..

— Не знаю, прилетели откуда-нибудь…

— Там мы тоже должны были бы откуда-то взяться, — возразила Нава.

— Ну, может быть, вы путешествуете по вселенной, распространяя по ней жизнь… Где-то когда-то возникли, а потом стали путешествовать… Красивая сказка…

— Почему сказка? — попыталась обидеться Нава, которой эта гипотеза тоже понравилась.

— Потому что пока, как я видел, вы убиваете существующие виды живого, причем, разумного.

— Не убиваем, а совершенствуем, — объяснила Нава, — делаем лучше.

— Есть мнение, что лучшее — враг хорошего, — усмехнулся Кандид.

— Глупое мнение, — поморщилась Нава. — Что более жизнеспособно, то и лучше.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Кандид. — Как-то так получается, что жизнеспособней дураки и мерзавцы, для которых инстинкт самосохранения превыше всего… Да и все прочие инстинкты… Неужели они лучше? Не может быть! Общество, состоящее сплошь из жизнеспособных дураков и мерзавцев нежизнеспособно — они пожруг друг друга.

— Понятие жизнеспособности подразумевает не только жизнеспособность особи, но и, главное, всего вида, — пояснила Нава свою точку зрения.

— Ну, и хорошо, если так, — сдался Кандид. — Хорошо, в смысле, что я понял твою мысль. То, что происходит здесь мне все равно не нравится… Не по-человечески это… Но оставим разговоры… Не позволит ли мой милый лекарь своему пациенту искупаться?

— Конечно, позволит и даже очень настоятельно порекомендует, — улыбнулась Нава, — и, более того, составит компанию…

* * *

Кандид сидел на песке, чуть прикрывшись поперек тела штанами и строгал скальпелем толстый обломок ветки дерева, видимо, поваленного недавним ураганом. А Нава, не помышляя о смущении, голышом стояла на лежащем стволе этого дерева, блаженствуя под теплыми солнечными лучами, и краешком глаза наблюдала за Кандидом. Она давно заинтересовалась его странным занятием. В Лесу никто никогда ничего не строгал: нечем и незачем. Здесь для того, чтобы построить дом, не надо было убивать деревья, здесь созидание вершилось без разрушения.