Тень улитки - [38]

— Говорить-то говорил, — улыбнулась Нава, так смешно он сердился. Ей был смешон сам факт, что он — мужчина, сердится на нее — подругу. — Только пока мы шли, ты и слова не проронил. Я и подумала, что ты снова Молчун.

Он миролюбиво усмехнулся.

— Мое имя не зависит от того, молчу я или говорю, как и твое, Нава… А, в общем, называй хоть горшком, только в печку не суй! — сказал он что-то совсем несуразное, и Нава рассмеялась.

— Зачем же мне называть тебя горшком?! И что такое печка?

— Это поговорка такая, — объяснил Молчун-Кандид, который вдруг стал говоруном, — в моей… деревне.

— На Белых Скалах? — живо поинтересовалась Нава.

Он внимательно посмотрел на нее и ответил:

— Гораздо дальше Белых Скал… А горшком… Ну, иносказательно хотя бы… У нас… в деревне когда-то называли женщину «сосудом греха», только я с этим никогда не был согласен. Та, что дарит жизнь, не может быть сосудом греха… Ну, а твои подруги, похоже, считают мужчину горшком с дерьмом… Это ваше личное дело… Не мне судить, хотя я и с этим не согласен… А печка? Это такое приспособление для приготовления пищи. В ней горит огонь. Пища варится, жарится, печется и становится съедобной.

— Фу! Гадость какая! — брезгливо взвизгнула Нава. — Как вы такую гадость можете называть пищей? В ней же не остается ничего живого. Мертвечиной питаться опасно! Да и бесполезно!

— Так уж устроен наш организм, — пожал плечами Молчун-Кандид.

— Нет, вы его так мучаете, — покачала головой Нава, — организм ваш устроен нормально, если наша еда для тебя годится… То-то ты такой странный… Наверное, все вы там на Белых Скалах странные.

— Наверное, странные, — согласился Молчун. — Ты знаешь что, — сказал он вдруг, — Ты займись чем-нибудь. Я искупаться хочу, помыться…

— Я тоже! — обрадовалась Нава. — Давай вместе.

— Нет, — насупился Молчун. — Я сам. И ты на меня не смотри.

— Почему? — удивилась она. — Мы же всегда купались вместе.

— Ты была другой, — вздохнул он. — Да и я тоже, видимо… Раньше я считался твоим мужем, а теперь — козлом. Ты была милой девочкой, а теперь стала могущественной подругой… Да и зовут меня теперь иначе…

Он отвернулся и скрылся в кустах, росших по берегам речушки, вытекавшей из озера. Вскоре послышался плеск воды и пофыркивание.

Нава пошла к одежному дереву. То, что на нем росло, ей не понравилось. Она сосредоточилась и представила Молчуна в одежде, которая была ему по фигуре, в которой его не стыдно было бы показать подругам… Впрочем, лучше его никому не показывать. Над ее головой заклубился лиловый туман…

Обычно так не делалось. Подходили к дереву и выбирали себе одежду по размеру. В сущности, мешок с дырами для головы и рук. Но то было в деревне. Подруги могли себе позволить некоторые фантазии.

Нава сорвала с дерева готовую придуманную ею одежду для себя и для Мол… нет, для Кандида. Она постепенно привыкала к этому имени. Оно даже начинало ей нравиться. Она никогда не слышала такого имени в Лесу.

Одежду Кандида она повесила на кусты возле того места, где он плескался, а сама пошла в озеро.

Вода, действительно, была чудесной. И почему Молчун пошел купаться в речке? И вдруг она поняла и удивилась: он не хотел, чтобы грязь с него попала в это озеро. Он оберегал его, как… как настоящий… сын Матери-Природы…

Она уже привыкла к мысли, что у Матери-Природы могут быть только одни дети — дочери, то есть подруги. Но ведь и остальные, хоть и ошибочные, хоть и несовершенные — тоже ее дети. Некоторые даже очень заботливые, как… Кандид. Хотя он все равно не понимает Леса. Да и как ему понимать, если он всю жизнь питался мертвой пищей!..

Вдоволь наплававшись, Нава подплыла к истоку речки и последовала за слабым течением. Молчун, стоя в речке у берега, смотрелся в воду, разглядывая свое отражение, и скреб щеку скальпелем, недовольно фыркая и шипя.

«Больно», — догадалась Нава, поняв, что он пытается сбрить бороду. В лесу так никто не делал. Такое даже в голову прийти не могло. В лесу нечем было брить бороду. Да и слова такого не было. Просто, Нава вспомнила, что когда-то Молчун объяснял ей, что такое брить. Но поскольку бриться было нечем, он перестал об этом вспоминать. Привык к бороде. Чего это он сейчас вдруг вздумал?

— Молчун, — позвала Нава.

Он резко вздрогнул и обернулся. На физиономии его явно читалось смущение и недовольство.

— Я же просил! — вздохнул он.

— Ну, что тут такого, Молчун, я не понимаю? — искренне призналась она.

— Твои подруги при первой встрече дали мне понять, что внешний вид мужчины для них… для вас… омерзителен и смешон… Всякие там «корни любви» и прочее… Может, это и глупо, но я не хочу быть омерзительным и смешным… Особенно, перед тобой.

— Я их не понимаю, Кандид, — призналась Нава, встав рядом с ним. — Наверное, я еще неполноценная подруга… Или они слишком залюбовались собой? Твой вид не вызывает у меня никаких плохих эмоций… Тебе надоела борода?.. Сказал бы сразу…

Она протянула руки к его лицу и положила ладони на его щеки. Потом медленно повела их вниз к подбородку, провела по усам.

— Умойся, — сказала она.

Кандид целиком окунулся в воду, потер там лицо и встал.

Нава в первый момент не узнала его. На самом деле, она никогда не видела его лица безволосым. Когда ее привели к бредящему Молчуну, хотя тогда у него никакого имени не было, щеки и подбородок его уже покрывала не длинная, но весьма густая щетина.