Тень Роксоланы - [14]

Настенька подружку жалела, таскала ей из дому еду – в доме Яна было шаром покати, все добро хозяин давно сволок в кабак, и Аленка держалась лишь тем, что давали ей добрые люди за разную работу. Ян же отбирал у дочери и те крохи, которые ей удавалось добыть.

– Ян-Янка! Пьянка да гулянка! – дразнили пьяницу дети, бегая за ним по деревенским улицам. Они швыряли в Яна коровьи лепешки, терпко пахнущие, залепляющие лицо, оставляющие неотстирываемые пятна на домотканой рубахе и полосатых штанах. Ян лишь лениво отмахивался, а на комки навоза и вовсе не обращал внимания – ему не привыкать было спать в канавах, куда стекали помои со всей деревни, и вонь казалась ему нормой, в то время как цветочный аромат мог вызвать удивление. Вместо того чтобы гоняться за озорниками, как это делали другие пьяные, он прямиком шел домой, чтобы гонять дьявола из родной дочери с помощью веревки, а в последнее время и специальной палки, которую не поленился вырезать из прочной дубовой ветви.

– Батюшка, да разве ж можно так? – спрашивала Настенька у отца. – Разве ничего нельзя сделать?

Но священник лишь вздыхал да оглаживал густую бороду, ссылался на Притчи Соломона и однажды даже почитал Настеньке из Ветхого Завета то место, где сказано было: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Настенька не поверила, что Бог может быть таким суровым и позволять подобные вещи, сама потихоньку стащила толстую книгу, пахнущую строгим торжеством – сыростью и мышами, забралась с ней на чердак, подальше от батюшки, почитала ее, освещая желтые страницы лучиной, и вычитала по складам, что Бог бывает еще более суров и требует от Своих приверженцев такой же суровости и строгости в исполнении обрядов и повелений, и малейшее нарушение приказов и пожеланий Господа карается быстро и страшно.

– Почему же тогда Бог не покарал Яна, когда он убил жену? – задумалась Настенька. – Сказано же: «Не убий», убийство ведь смертный грех.

Порассуждав сама с собой, Настенька пришла к выводу, что Ян остался безнаказанным потому, что Кшыстина умерла не тогда, когда он ее бил, а потом, как бы своей смертью. А за побои Господь еще накажет пьяницу, но битье жены не относится к смертным грехам, поэтому наказание отложено. А значит, в спасении Аленки не приходится рассчитывать на Бога, и нужно делать что-то самой.

И однажды, когда Ян в очередной раз обламывал палку об Аленкины бока, Настенька бросилась на него с ухватом, ударила прямо в грудь, отбросила пьяницу от подруги. Но куда ей было против взрослого мужика! Ян поднялся, усмехнулся нехорошо да и начал бить Настеньку заодно с дочерью. Едва ей удалось вырваться. А когда, утирая слезы и кровь, прибежала домой, отец, выслушав о произошедшем, несколько раз вытянул Настеньку по заду хворостиной, прежде чем позволил матери смазать целебным бальзамом раны.

– Поделом тебе, дурында, – сказал батюшка, глядя на рыдающую дочь. – На все воля Господа, а ты своей подменить вздумала. Вот и получила на орехи, будешь теперь знать.

Битая Настенька запомнила, что поперек воли Господней лучше не встревать. Ну а Аленка после этого недолго на свете зажилась – забил ее Ян, и улеглась она в сыру землю рядом с матерью, а пьяница и над ее могилой горько поплакал. А сельчане, поразмыслив над судьбой Яна, собрались с кольями да и разорили кабак, убив при этом пейсатого Йоську и все его жидовское семейство, начиная от старухи-матери и заканчивая годовалым сынишкой, что еще в люльке лежал. И правильно, незачем в христианских землях хмельным торговать, от хмельного одни беды православному человеку. К тому же жиды Христа продали, и это все знают!

Через годы, лежа в широкой постели под атласным одеялом, шитым золотом и серебром, окруженная почтительными служанками и заботливыми лекарками, Настенька вспомнила и об Аленке, и об ее непутевом отце. И похолодела от страха. Вспомнился ей взгляд Яна, когда она ударила его ухватом – спокойный взгляд смертельной решимости, уверенный в своих силах, полный ядовитой ненависти, от которой даже почернели голубые прозрачные глаза. Настенька была уверена, что не вырвись она тогда, не отвлекись Ян на дочь – не быть бы ей живой. Забил бы сразу насмерть проклятый пьянчуга.

И вот совсем недавно, в султанском дворце, что так похож на волшебные сказки, рассказываемые матерью, Настенька увидела такой же взгляд – холодный, ненавидящий, обещающий неминуемую смерть. Так смотрела на нее Махидевран Султан. И Настенька вдруг уверилась, что султанша непременно ее убьет. Обязательно. Если только Настенька не успеет что-то сделать раньше.

Например, убить Махидевран Султан…

* * *

Золоченый возок с резными дверцами и шелковыми занавесями привел Настеньку в восторг. Даже у их пана не было такого, а пани ездила в обычном деревянном возке, похожем на ящик с окошками, только что лакированном, и это считалось очень богатым выездом. Ну так их пан был в недалеком родстве с Радзивиллами, а те, как известно, богатейшие паны Литовского княжества, и в гербе у них – корона. Но, наверное, даже у Радзивиллов не было такого красивого и богатого возка, пусть они и мостили дороги солью, чтобы летом на санях кататься. Нет, до султана Сулеймана и им далеко! Вон какие красивые занавеси из тонкого шелка, как они надуваются ветерком, а затем опадают изящными складками, похожими на цветочные лепестки!