Тень призрака - [2]

Не прошло и часа, как мы потушили костер, вынесли из дома немногочисленные пожитки старика, а сам дом заколотили, чтобы никто не смог проникнуть внутрь. Килмойл предложил старику отвезти его в соседнюю деревню, где у него, кажется, были какие-то родственники. Но старик отказался и ушел, пошатываясь, пешком. Преисполненные сознанием исполненного долга, мы тоже засобирались домой.

Но тут с той стороны дома донесся горестный стон — такой жуткий, что мне даже стало не по себе.

— Ну что там еще? — раздраженно проговорил Килмойл.

Обойдя дом, мы увидели, что старик стоит в нескольких ярдах от дома перед крошечным, жалким сарайчиком, выгоревшим дотла. Должно быть, искра от костра попала на его крытую соломой крышу и стала причиной пожара.

— Моя собака, собака! — причитал старик.

Похоже, пес был привязан и погиб в огне. Должно быть, треск поленьев в костре и шум ветра заглушили его вой и лай. Мне было действительно жаль, что все так получилось. Но в этом не было ничьей вины. Просто трагическая случайность.

Старик, казалось, лишился рассудка. Он был в невменяемом состоянии — стонал, кричал, заливался слезами и изрыгал проклятия.

— Мне действительно очень жаль, — увещевал его Килмойл. Мне почему-то показалось, что его правильная, культурная речь в данной ситуации звучит как-то нелепо. — Но вы сами должны понимать, что это был просто несчастный случай.

Я вдруг почувствовал острый укол вины. Мне захотелось помочь старику, как-то облегчить его страдания. Но я не знал, чем здесь можно помочь. Пес мертв. Его уже не вернешь. И все-таки, если бы я тогда сделал хоть что-нибудь, хоть как-то выразил свое сочувствие — тогда, быть может, меня и родных мне людей не постиг бы тот ужас, который нам довелось пережить впоследствии.

Старик наконец замолчал. Он долго и пристально смотрел на Килмойла, возвышающегося над ним на своем великолепном жеребце. Потом перевел взгляд на меня. Невольно я сжался под этим тяжелым взглядом. Скорее всего, я был для этого человека таким же олицетворением тупого зла, как и сам Килмойл. Старик трижды плюнул на землю, а потом вдруг разразился бранью. Я не понял ни слова — должно быть, он говорил на гэльском, — но то, что старик нас ругает, я понял прекрасно.

— Поехали, — бросил мне Килмойл, разворачивая коня.

Мы умчались едва ли не галопом.

— А что он сказал? — спросил я Килмойла, когда мы уже подъезжали к конюшне замка.

— Он нас проклял.

— Проклял? Ты имеешь в виду — обругал?

— Нет, именно проклял. Наслал на нас проклятие. — Килмойл расхохотался. — Теперь нас будут преследовать духи тех, кого мы обидели и кому причинили зло. Жизни наши закончатся в ужасе и отчаянии. Пощады не будет ни нам, ни тем, кто нам дорог. Духи не успокоятся, пока не отомстят за себя сполна… — Он улыбнулся, спрыгнул с лошади и передал поводья конюху. — Разумеется, все это полный бред!

— Да, конечно, — рассеянно отозвался я.

На следующий день мне пришло письмо от свояченицы, сестры Лилии. Она просила меня немедленно вернуться домой: Лилия нехорошо себя чувствует. Моя супруга и раньше не отличалась крепким здоровьем, однако болезнь на восьмом месяце беременности могла обернуться серьезными неприятностями. Это был тревожный знак. Когда я сказал Килмойлу, что мне надо ехать, он тут же вызвался подвезти меня до станции в своей двуколке.

Дорога до ближайшего города шла по холмам. Мы как раз спускались с очередного склона, как вдруг на крутом повороте наши кони неожиданно дернулись в сторону и одно колесо двуколки приподнялось над землей.

— О Господи, мы на что-то наехали!

Килмойл натянул поводья, останавливая лошадей. Мы выбрались из коляски, чтобы посмотреть, что там такое. Это была собака. Обгорелая мертвая собака. Мы сразу поняли, что это тот самый пес, которого мы накануне сожгли, сами того не желая. Неподалеку у края дороги сидел старик. Мы не сразу его заметили. Он издавал какие-то странные звуки, похожие на приглушенное рыдание. Килмойл крикнул ему, требуя объяснений, зачем он бросил мертвого пса посередине дороги. Но старик не услышал. Охваченный горем, он ничего вокруг не замечал. Мне было искренне его жалко, но я опять ничего не сделал, чтобы ему помочь. Я торопился на станцию. Мне хотелось как можно скорее вернуться домой, к жене. Сейчас я не мог думать ни о чем другом. Убрав обугленный труп с дороги, мы с Килмойлом поехали дальше.

Через три недели у нас с Лилией родился сын Джордж, наш первенец. Когда я вернулся, Лилия быстро пошла на поправку, и роды прошли без проблем. Теперь нас было трое. Мы были счастливы, как только могут быть счастливы молодые супруги, любящие друг друга. Тогда мы еще не знали, что уже очень скоро наша жизнь превратится в трагедию, исполненную ужаса и отчаяния.

Как-то вечером мы с Лилией, по обыкновению, сидели в гостиной, выходившей окнами в сад. Малыш спал вместе с нянькой в соседней комнате. Вскоре Лилия задремала, убаюканная нашей тихой, неспешной беседой. Чтобы ей не мешать, я пошел к себе в кабинет, решив написать пару писем. Однако я еще не закончил и первого письма, как вдруг из гостиной донесся крик Лилии. Бросив все, я поспешил туда. Лилия была бледна как мел. Она полулежала в кресле, судорожно сжимая руку няньки, которая первой успела к ней.