— Он его примет, если поедет с нами, — сказал Фиаба. — Увидит мир, осмотрится. Мы обязательно найдем для тебя жену, — подмигнул он заговорщицки Иосифу, — и красивую, и богатую.
Иосиф молчал. Снова надолго воцарилась тишина.
— Говори, что ты думаешь обо всем, что сказали сейчас Менаим и Фиаба, — заскрипел рядом с ним голос Иакова.
Иосиф снова сделал неопределенное движение рукой. Он вовсе не хотел покидать родное селение. Здесь была тишина, которую он так любил. В тишине время проходило незаметно. Временами возникали бунт и нетерпение, но потом покой возвращался вновь. Тяжким бременем лежала на сердце мысль о том, что отец держит обиду на него. Однако убеждение, что Сам Всевышний желает такого ожидания, было более сильным. Что, если его заставят уйти, и именно тогда исполнится то, чего он столько лет ждал?
— Не думаю, что я должен ехать с ними, — сказал Иосиф. — Я не верю в те ужасы, о которых они рассказывают. К тому же, мир меня не привлекает.
— Ты совсем поглупел в вашей вифлеемской дыре! — прошипел Менаим.
— Не злись, Менаим, — Фиаба снова постарался загладить учтивостью вспышку раздражения своего товарища. — Он говорит так, потому что не знает, как выглядит мир. Ты, наверное, думаешь, — обратился Фиаба к Иосифу, — что мы забыли о вере, о чистоте, о Законе? Да, мы не такие, как здешние люди. Мы живем среди иноверцев и не можем слишком отличаться от них. Зачем отталкивать людей? Но у себя в домах мы соблюдаем заповеди. И я говорю тебе: поехали с нами.
— И я тебе говорю то же самое, — примиряюще подхватил Менаим. — Что тебя здесь держит? Такой хороший плотник, как ты, везде преуспеет и найдет признание.
— У нас ты заработаешь даже больше. Тебя у нас лучше оценят и больше заплатят. И у нас ты всегда найдешь, на что тратить деньги.
— Я не стремлюсь к богатству, — сказал Иосиф.
— Богатство свидетельствует о заботе Всевышнего, — не переставал убеждать Фиаба.
— Однако Всевышний все отнял у Иова.
— Не стану с тобой об этом спорить: я не знаю так хорошо священные книги. Но ведь в синагогах часто слышишь о том, что Всевышний не помогает грешникам. Разве ты думаешь иначе?
— Всевышний хочет, чтобы мы помогали бедным.
— Бедные, даже если они и не грешники, во всяком случае, дураки и бездельники, — вмешался снова Менаим. — Именно из таких олухов и бездельников фарисеи сделали себе сторонников. Твердят им о Мессии, который придет и даст каждому богатство. Просто так — без работы! Такой вот болтовней они толкают людей на бунт. Если ты тоже начнешь так говорить, Ирод и до тебя доберется, и тогда пострадает весь род.
— Да, весь род может тогда погибнуть, — в спокойном до сих пор голосе Фиабы появилась резкость. — Именно поэтому, Иосиф, ты должен уехать! — Он обратился к старому патриарху: — Иаков, ты должен приказать ему уехать!
Иаков с достоинством поглаживал свою белую бороду. Теперь, когда даже сдержанный Фиаба начал проявлять раздражение, старейшина рода, как это могло показаться со стороны, обрел спокойствие.
— Ты все слышал? — спросил он сына. Иосиф кивнул. Продолжая гладить бороду, Иаков произнес: — Не нравится мне то, что они говорили. Нет, не нравится. Но в их словах есть доля правды. Я скоро умру; ты мой старший сын, будущий глава рода. Если Ирод действительно обратит внимание на наш род и пришлет сюда своих солдат, я не хочу, чтобы он нашел тебя. Я согласен с тем, что ты должен уехать, я требую этого. Ирод уже стар, он скоро умрет, и тогда ты вернешься.
Сопротивление воле отца и уважение к нему боролись в душе Иосифа. До сих пор он никогда не противился требованиям отца. Он просил лишь об отсрочке принятия решения, когда отец настаивал на женитьбе. «Позволь, отец, — говорил он, — найти мне ту, которую я жду». Но теперь Иосиф уже не мог тянуть время. Он должен был подчиниться или же открыто выразить неповиновение. Иосиф смотрел с почтением на осунувшееся лицо отца, на его впалые щеки. Помнил, как когда‑то оно было красивым и властным. Он знал, как отец его любит; понимал, что, отправляя его в свет, готовясь умереть, отец совершал великую жертву. Родители хотят умереть в окружении детей, сказав им свое последнее слово. «Но быть отцом, — думал Иосиф, — это значит принести самую большую жертву: отдать того, кто тебе наиболее дорог, отречься от его присутствия в час своей смерти, не иметь возможности положить ему на голову руки и передать его долю наследства… И можно ли сопротивляться такой жертве?»
Иосиф низко склонил голову и сказал:
— Если ты настаиваешь, отец, я поеду.
— Я хочу этого. Но это не значит, что я хочу отправить тебя с ними. Перед тем как ты примешь решение, куда тебе ехать, я желаю, чтобы ты спросил доброго совета. Есть человек, который может дать тебе такой совет.
— Укажи мне его, отец.
— Наш род породнился когда‑то со священническим родом, последний представитель которого живет там, за горами… — худая рука указала направление. — Он уже старый, ненамного младше меня. Его зовут Захария, сын Арама. Его всегда считали мудрым и набожным. Думаю, что таким он и остался. Поезжай к нему, поезжай прямо завтра. Навести его, спроси совета.