Тень Отца - [14]

Путники принялись разбивать лагерь. Ослов напоили из бурдюков, наполненных во время переправы через Иордан. Хотя река была недалеко, он нее их отделяла настолько плотная и колючая полоса, что надо было бы прорубать тропинку, чтобы добраться до воды.

Крестьянин в этот раз разделил обязанности с женой. Он послал ее и сына за хворостом, а сам занялся приведением в порядок осла. Однако он делал это без энтузиазма. У Иосифа создалось впечатление, что, снимая сумки и давая ослу пить, тот все время бросал в его сторону подозрительные взгляды.

Развели большой костер, и все сосредоточились вокруг него, потому что после жаркого дня наступала холодная ночь. Чернобородый купец предупредил всех о необходимости заготовить побольше дров, чтобы костер мог теплиться до утра. Иосиф отправился на поиски дров. Он пошел в сторону, противоположную той, в которую направилась женщина. Под скалой, протянувшейся длинным валом в направлении гор, он нашел несколько пней, высушенных солнцем до такой степени, что они напоминали кости. С помощью пилы и топора он распилил и разрубил пни на куски. Принеся дрова в лагерь, он сложил их невысоким штабелем.

Ни фарисей, ни его спутник не сочли нужным что‑либо сделать для общего дела: ни один из них не принес даже бревнышка. Однако чернобородый купец не высказал недовольства.

Темнота наступила внезапно, как будто тень, повисшая над Иорданом, вдруг поднялась, заслонив собой все небо. В чаще стало слышно больше шумов и шорохов. Раздавались также голоса: кто‑то скулил, рычал, выл. Путники ложились спать под стеной скал, отгородившись от реки пламенем костра. Каждый завернулся в свое покрывало. Со стороны пустыни веяло все более резким холодом, но от костра шло приятное тепло. Чернобородый купец еще раз напомнил, что всю ночь надо подкладывать дрова в костер.

Перед тем как лечь спать фарисей встал у скалы и, качая головой, покрытой талесом, долго читал свои молитвы. Вместе с ним покачивалась на скале его увеличенная тень, напоминавшая большую черную птицу, постукивающую клювом.

Иосиф приготовил себе постель с краю. Прежде чем завернуться в свое покрывало он пошел в пустыню, чтобы в одиночестве среди темноты помолиться. Он шептал: «Слушай Израиль, Господь — Бог наш, Господь един…» Над ним раскинулось огромное пространство неба, на котором появлялось все больше и больше звезд. Там, среди этих звезд, жил Тот, Кто велел Иосифу ждать… Велел? Это было его глубоким убеждением, хотя и не подтвержденным ни одним знаком, но почти таким же сильным, как вера в существование Всевышнего. Разве имел бы мир хоть какой‑нибудь смысл без Него? Много раз в течение дня Иосиф обращал ко Всевышнему свои молитвы. Он говорил Ему о каждом своем деле, делился с Ним каждой своей заботой и неустанно, неустанно выражал Ему свою любовь. «Недостаточно, — думал порой Иосиф, — только преклоняться перед Ним как перед Господом. Разве такой, как Он, может удовлетворяться лишь послушанием со стороны сотворенного и столь безнадежно слабого существа? К повиновению Он мог бы меня принудить, но любовь я могу Ему дать только по своей воле». Всевышний не отвечал, но Иосиф ощущал его близость, как ощущают присутствие человека, невидимого в темноте. Иногда слова священных книг звучали, как ответы, а иногда и как призывы. А поскольку он постоянно об этом думал, то, слушая чтения в синагоге, много раз находил в них повторяющийся мягкий призыв к ожиданию.

Чего ему следовало ожидать, Иосиф не знал, но чувствовал, что это должно быть чем‑то таким, что придет и изменит его жизнь. Он не всегда мирился с этим призывом; порой в нем возникал не то чтобы бунт, но сомнение. «А если я заблуждаюсь? — приходило ему в голову. — Если это вовсе не Его призыв?». Разве не учили мудрые знатоки закона, что мужчина в его возрасте должен найти себе жену и построить дом? Разве это не было тоже голосом Всевышнего? Может быть, справедливо обижается на него отец?

Но когда Иосиф начинал молиться, сомнения отходили. Наоборот, росла уверенность, что Всевышний желает такого ожидания. Желает и словно просит об этом ожидании… Осознав это, он понял, что не похож на окружающих его людей. В этом он отдавал себе полный отчет. Тревожные ощущения нарастали в нем тоской и грезами о прекрасном. И он уже почти перестал надеяться, что что‑то произойдет обычно, как у всех…

Тем временем, словно гром среди ясного неба, прозвучало требование отца, добивавшегося его отъезда. И он, в течение ряда лет уклонявшийся от послушания велениям Иакова, на этот раз ему подчинился. Впервые ему показалось, что Всевышний перестал требовать от него ожидания. Неужели время пришло? Он вовсе не был в этом уверен. Ожидание могло последовать вскоре — призыв к нему мог раздаться вновь. Но ему скорей казалось, что ничего в галилейском городе, куда он направляется, ему не найти. Его мечты зашли так далеко и, казалось, достигли такой глубины прекрасного, что ничего, соответствующего этой красоте, он не сумеет отыскать на земле.

— Властитель мира, — молился Иосиф, — я верю, что выполнял Твою волю, когда ждал того, что Ты мне пошлешь. Теперь я верю, что это Ты повелел мне оставить родной дом. Если та, которую я собираюсь увидеть, действительно должна стать моей женой, — пусть будет так. Тогда она станет зеницей моего ока и матерью моих сыновей. Да прилепится ко мне и станет моей плотью и кровью. Но я сделаю это лишь тогда, когда узнаю, что такова Твоя воля. Ибо я желаю осуществлять единственно Твою волю. Творец неба и земли, я всего лишь человек и могу ошибаться. Не позволяй мне выбирать для себя, а не для Тебя…