Тень от башни - [18]
Проулок, улица, поворот, другой — город стал симпатичней. Попадались витрины, некоторые даже были освещены. Надя не знала точно, куда бежит — к берегу, променаде или утёсу. Она давно потеряла ориентацию. Лавка, вроде знакомая, с мясорубкой в витрине — не здесь ли мы брали душистое мыло?.. Не отобедали ли в этом ресторане?.. Ещё поворот — другой — третий — и ей открылся вход в короткий проулок, ведущий к променаде, мостам и морю.
Девушка выскочила на променаду мимо кондитерской и ресторанов. Теперь?.. Слева шёл одуряющий аромат цветов — двумя рядами лип звала аллея, лежащая среди клумб, пустынная и прямая. Она вела на центральную улицу, а оттуда квартал-другой, поворот — и отель. Плитка, отполированная бесчисленными ногами, сверкала зеркалом в свете луны, неона и фонарей. Аллея была заманчива. Где же оно, где он, вражья сила?.. Надя не знала, где именно он пройдёт, не чувствовала — будто бы между нею и ним был какой-то щит.
С другого конца аллеи донёсся лай. Гав, другой, тре… — тишина. Послышалось, или там был краткий всхлип?.. Вот ты где. По аллее пойдёшь.
Бежать назад, вверх по улицам было глупо — Наде пришлось бы постараться даже днём, чтобы отыскать там дорогу. От отеля её отрезала смерть. На пляже не было видно укрытий. Значит, направо, к утёсу. Надя как можно быстрее пошла по тропе вдоль спящих ресторанов, кресел, прикрученных проволокой к столам. Она пошарила в сумочке и не нашла мобильник. Книга тут, а мобилы нет, это ж надо. Наверно, Герман бы всё равно не успел… С выступа на стене раздался кошачий вопль — девушка перепугала разборку. Два кота грозно варнякали друг на друга, чёрный и белый, из-под ресторанного столика на них таращилась кошка.
— Уходите, — сказала Надя. — Бегите. А ну, брысь отсюда!
Животные попятились, испуганно сверкая жёлтыми глазами, и скрылись в простенке за мусорными бачками. Дальше… Ещё немного, и последняя развилка — либо направо, в город, либо влево, вверх на утёс. Надя свернула налево, и уже спеша по подымающейся к стене и башням тропе, поняла, почему: с этой тропы вёл удобный, быстрый, без увязания ног в песке выход к морю. Выплыть подальше — и враг её не увидит.
Надя взбежала на склон утёса тем же путём, по которому шла купаться — под крепостной стеной, подсвеченной жемчужными огнями. Стена была грозна во тьме, будто ещё живая. Слева, в дальнем конце бухта венчалась скалами, освещёнными, как корона, прожекторами. Песчаная дуга была пустынна, лодки усеивали бухту плотным клином, как стадо спящих зверей на водах. Ведьма спустилась по крутой тропке с бока утёса на пляж там, где он упирался в скалу. Здесь, в нижнем роге Тоссы, чёрные скалы ограждали с моря крохотную заводь. Надя взяла себе за привычку купаться в ней поздно вечером — пусто, тихо, красиво, не страшно, если не заплывать далеко… У самых ног мельтешила крошечная рыбёшка. Море едва колыхалось. Она бросила сумку среди камней, змеёй вывернулась из одежды и, не оглядываясь, вошла в воду. Опасность жала, давила, гнала её с берега в море. Надя нырнула и поплыла под водой туда, где было темно, прочь из освещённых пространств. Там, где — она помнила — с берега было уже ничего не видно, остановилась и оглянулась на пляж. Пока никого. Опасность осталась на берегу, отстала на шаг и почти не давила — но не исчезла. Плавание успокоило, вода потушила страх. Надя поплыла дальше в ночь, прочь от берега, за изгиб утёса к стаду донных чёрных скал, чтобы затаиться меж их макушек.
Герман снова был в Тимишоаре.
— Приведите животное для жертвы, — приказал их учитель, Торнеа.
Ученики отправились на поиски подходящей твари. Тыченко, который любил животных, поймал крысу — самое маленькое и не создающее для человека обязательств существо. Братья Янош слазили в голубятню и принесли в ладонях двух сонных белых голубок. Андерс взял из клетки в подсобке курицу. Удаев, желая в очередной раз выпендриться, притащил ничейную серую кошку, которая жила у лагеря. Все подкармливали её, и теперь кошка доверчиво сидела на руках у своего убийцы. Герман Граев пошёл в ближайшую деревню и купил за пятьдесят рублей козу. Он отсутствовал дольше всех и вернулся в сумерках. Остальные сидели вокруг костра.
— Крыса не годится, кошка тоже, — объявил Торнеа.
— Жаль, — сказал Удаев, гладя кошку. В ретроспективе, во сне, Герман вдруг свёл концы воедино и понял, почему не любит Стекловского, ни разу его не видав. Эддины выходки напоминали — вот это.
— Удаев, оставь эту кошку в покое, — сказал Тыченко самым своим спокойным и страшным тоном. — Не причиняй ей вреда. Не то один из нас не уйдёт живым с поля.
Удаев пожал плечами и опустил кошку наземь.
— Голуби уже лучше. Курица тоже пойдёт, но лучше всего коза, — сказал Торнеа.
Он взял козу за ошейник, погладил по носу и повёл к яме. Ученики последовали за ним. Серая кошка горестно, недоуменно мяукнула, пригревшись было в человеческих руках — и снова брошенная, ничья. Яма была в ладонь глубиной и казалась бездной. Торнеа поднял козу за холку над краем и перерезал ей горло длинным ножом. Коза продолжала балансировать на напряжённых задних ногах, словно и не заметила раны. Кровь хлестала в яму, окрашивая чернозём блестящим, живым, вишнёвым. Наконец коза обмякла, её взгляд остекленел, и Торнеа уложил её на краю ямы, головой вниз. Напор крови схлынул, тёк только тонкий ручеёк. Ноги козы подрагивали. Торнеа встал на колени, склонился над ямой и окунул лоб в кровь, зачепнул её горстью и поднёс ко рту. Потом выпрямился. Потёки с губ и со лба превратили его лицо в лик дикарского бога смерти.
