Тень над короной Франции - [21]

— Разумеется, монсеньёр, — почтительно ответил д'Артаньян.

Но мы с прискорбием должны сообщить читателю, что гасконец, подобно многим сорвиголовам столь юного возраста и неуемной бравады, посчитал эти предостережения чрезмерно преувеличенными, а опасения кардинала — излишними. В конце концов, он, по его твердому убеждению, был чересчур мелкой сошкой для столь высокопоставленных и могущественных особ, занятых сварами и враждой с особами своего полета. Как выражаются в Беарне, страшнее разъяренного медведя зверя нет, но муравей всегда проскользнет меж медвежьими когтями. А для ее величества и новоявленного герцога Орлеанского рядовой мушкетер роты гвардейцев кардинала, пусть и доставивший несколько неприятных минут, был, в сущности, муравьем — вроде тех рыжих, которыми богаты гасконские леса… Д'Артаньян в этом нисколечко не сомневался. «Перемелется и забудется», — подумал он беззаботно, уже придя в относительно хорошее расположение духа: как-никак предстояло примерять у портного красный плащ с вышитым серебряной канителью крестом…

Планше встретил его, улыбаясь во весь рот и напустив на себя столь таинственный вид, что это заметил даже д'Артаньян, всецело поглощенный собственными мыслями, как радостными, так и угрюмыми.

— Что случилось? — спросил д'Артаньян, у которого перед глазами все еще стоял большой зал замка Флери, а в ушах звенела сталь.

— Небольшой сюрприз, сударь… Можно сказать, нежданный подарочек, намедни прибывший…

— Так неси его сюда.

— Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею…

— Что за черт, я тебе приказываю!

— Все равно, сударь, как-то неудобно…

— Отчего же?

— Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сам пришел…

— Прах тебя разрази, он что, живой?

— Живой, только это не «он»…

— Планше! — рявкнул д'Артаньян, осерчав и потеряв всякое терпение. — Вот такие вот, как ты, и строят ратушу [12], дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства [13], оно, богом клянусь, и при наших внуках будет продолжаться! Стой, а это что такое?

— Письма, сударь, целых два… Давненько уж принесены.

— Планше, ты меня в гроб загонишь, — сказал д'Артаньян, взяв со столика в прихожей два запечатанных конверта. — следовало бы тебя вздуть наконец, но сегодня очень уж радостный для меня день… Перед тобой — гвардеец его высокопреосвященства!

— Мои поздравления, сударь! Так вот, что касаемо подарка, то бишь, быть может, находки, самостоятельно приблудившейся…

— Погоди, — сказал д'Артаньян, рассматривая конверты и гадая, распространяются ли на них предостережения кардинала. В конце-то концов, матушку Генриха Наваррского отравили с помощью ядовитых свечей, еще кого-то — перчатками, короля Карла IX, по слухам, — пропитав отравой страницы книги, а кто-то еще умер, всего лишь понюхав отравленное яблоко. Правда, это было в старые времена, при екатерине Медичи с ее итальянскими умельцами по части изощреннейших ядов, а наша прелестная королева Анна Австрийская никаких итальянцев при своей особе не держит, как и принц Анжу… черт, уже Орлеан…

Один конверт был большой, квадратный, запечатанный большой черной сургучной печатью с гербом, показавшимся д'Артаньяну определенно знакомым, хотя он и не мог вспомнить в точности, чей это герб. Вообще письмо даже с первого взгляда носило серьезный, официальный вид.

Второй же конверт — продолговатый, гораздо меньше, от него исходил явственный аромат тонких духов, и запечатан он был зеленым воском с оттиском голубки, несущей в клюве розу.

После недолгих колебаний д'Артаньян сначала сорвал печать с квадратного конверта, как более строгого и казенного.

«Капитан королевских мушкетеров де Тревиль свидетельствует свое почтение шевалье д'Артаньяну и крайне желал бы встретиться с ним завтра у себя дома в семь часов вечера».

«В семь часов вечера еще светло, — подумал д'Артаньян. — Интересно, с чего бы это вдруг он вспомнил обо мне? Ладно, как бы там ни было, а де Труавиль, пусть и именуется сейчас де Тревилем, вряд ли станет устраивать ловушку, да еще в собственном доме… Пожалуй, можно и нанести визит, любопытно, что ему от меня теперь понадобилось…»

Он распечатал второй конверт — и не удержался от радостного восклицания.

«Любезный шевалье д'Артаньян! Пожалуй, я соглашусь прогуляться с вами завтра по Сен-Жерменской ярмарке, если вы пообещаете упоминать о своих пылких чувствах не чаще одного раза в минуту, а также не станете питать вовсе уж бесцеремонных надежд. Жду вас в доме на Королевской площади, когда часы пробьют два — разумеется, дня».

Подписи не было, но она и не требовалась. Д'Артаньян, прижимая письмо к сердцу, пустился в пляс по комнате от стены к стене — и опомнился лишь, перехватив изумленный взгляд Планше.

— Планше! — вскричал он, не теряя времени. — я тебе дам поручение чрезвычайной важности! Не позднее часа дня, завтра, мне необходим плащ гвардейца кардинала. Обегай весь Париж, найди портного, а если надо — дюжину, не жалей ни денег, ни ног — и будешь щедрейше вознагражден. Что ты стоишь? Бегом, сударь, бегом!

— А… Она в соседней комнате…

— Она? Твой загадочный подарок?

— Ну да…