Тень мечей - [6]

Рено понимал: еще один день в пустыне под беспощадным палестинским солнцем ослабит их до того, что единственным выходом станет отступление, хотя он сделал все, что мог. Многие из его солдат набросили цветные накидки, чтобы доспехи не так накалялись (этой уловке он научился у мусульман за годы войны). Но у Рено накидок оказалось недостаточно, их не хватило большинству воинов — в основном тем, кто недавно прибыл сюда из Европы. В отличие от местных христиан эти солдаты оказались полностью неподготовленными к особенностям климата и местности, у них очень быстро наступало обезвоживание.

Рено обернулся; он был готов выместить свою злость на этом так называемом короле, который будет повинен в их поражении. Он вошел в королевский шатер и отмахнулся от стражи, стоявшей у входа во внутренние покои. Увиденное так распалило его гнев, что жарче мог быть разве что адский пламень.

Король Ги сидел с похожим на крысу советником за изящным столиком слоновой кости и играл в шахматы.

Тяжело дыша, Рено прошел вглубь покоев и навис над тщедушным регентом. Сам король при входе рыцаря даже не отвел взгляда от шахматной доски, но перепуганный советник уставился на Рено, как будто перед ним стояла сама смерть, пришедшая по его зажившуюся на этом свете душу. Ги поднял костлявую руку и передвинул ладью, забрав слона советника.

— Сир, тамплиеры ждут вашего приказа, — доложил Рено. В словах — почтение, в тоне — презрение. — Нельзя колебаться, ваше величество, пробил наш час.

Ги помолчал, потом наконец поднял голову и взглянул на дерзкого дворянина. Его редкие седые волосы едва прикрывали покрытый оспинами череп. Несмотря на весь свой гнев, Рено на мгновение не сдержал злобной усмешки, когда невероятно густые брови монарха, услышавшего слова рыцаря, поползли вверх. Рено почти не сомневался, что даже вши запутывались в лабиринтах густой растительности, нависшей над глазами короля. Сколько раз он представлял себе, каким изощренным пыткам подвергнет этого стареющего монарха, когда свергнет его с трона! И во всех своих фантазиях (весьма подробных, надо сказать) Рено начинал с густых зарослей бровей Ги.

— Мудрость состоит в осмотрительности, Рено! — после долгой паузы изрек король Ги своим звучным басом. — Жаль, что ты до сих пор этого не понял. Возможно, тогда мы сегодня не стояли бы здесь.

Рено больше не мог сдерживать ярость. Слишком, слишком долго он был вынужден притворяться, будто Ги нечто большее, чем номинальный правитель. Этому дураку подарили трон в Иерусалиме — после того, как от проказы умер король Балдуин, — ради компромисса, чтобы не допустить схватки между враждующими группировками знати, готовыми перегрызть глотку друг другу. Рено знал, что душа Иерусалимского королевства — это он сам и его братья-тамплиеры. В то время как мелкие политические фигуры, подобные Ги, занимались своими придворными интригами, его солдаты находились в самой гуще сражений, рисковали жизнью, а иногда даже рассудком, чтобы отогнать орды язычников. И пока Ги нежился в ванне с розовой водой, священная война оставляла свои шрамы на лице Рено, а еще более глубокие — в его сердце.

— Речи труса, — заявил Рено в лицо своему формальному сюзерену.

Советник короля побледнел. Рено отбросил всю придворную любезность — холодная ненависть, снедающая его душу, угрожающе прорвалась в словах, будто сталь клинка. Король же, напротив, оставался невозмутимым. Он выпрямился, чтобы посмотреть в глаза своему вассалу, и на долю секунды царственная осанка Ги показала, каким человеком он мог бы стать, сложись его жизнь по-иному. Проживи король другую жизнь, он, вероятно, стал бы правителем, достойным преданности своих воинов, но в этой жизни (тут уж нет сомнений) он оставался лишь тенью монарха.

— Будь благоразумен, Рено, — напомнил он. — Я все еще король Иерусалима, сколь мало бы это теперь ни значило.

Рено засмеялся.

— Не бойтесь, ваше величество, сегодня я сниму бремя ответственности за эту землю с ваших плеч, — заявил он. — Как только я убью язычника Саладина, я водружу рядом с его головой и вашу.

Одним молниеносным движением руки Рено негодующе смахнул шахматные фигуры со сверкающей доски. Трусливый советник, сжавшийся от страха, казалось, вот-вот обмочит штаны. Но король взглянул прямо в холодные глаза дворянина. Рено уловил в глазах монарха нечто такое, что ранило рыцаря сильнее любой колкости, которую мог отпустить король своему забывшемуся слуге. Он увидел там жалость.

— Если б ты всегда исполнял то, что хвалишься сделать, наши владения сейчас простирались бы до Мекки, — ответил король Ги.

Лицо Рено покраснело от гнева и замешательства. Ги, разумеется, намекал на самую бесславную затею Рено, поход против мусульманских святынь. Рено осквернил священную мечеть аль-Харам в Мекке, где находится Кааба, храм в форме куба, к которому обращают лицо безбожники, совершая ежедневные молитвы. Затем он со своими людьми нацелился на Медину, где похоронен лжепророк язычников.[14] Его намерение — выкопать кости Мухаммеда и выставить их на всеобщее обозрение как доказательство ложности религии безбожников — было дерзким даже по меркам крестоносцев. Язычники увидели бы, что от их Пророка остался лишь сгнивший труп, а воскресение Христа знаменует собой непреходящую и не имеющую себе равных славу.