Тень каравеллы. Повести - [7]

- Кто? - крикнул я, вылетая в сени.

- Дрыхнешь, что ли?! - яростно завопил за дверью Павлик. - Сам бы поторчал здесь на холоде! Я все кулаки расплющил! Открывай, верблюд несчастный!

Я откинул крючок. На обидные выкрики я не обратил внимания. Во мне еще гремели отголоски удивительного мира опасностей и тайн. Скорее, скорее туда, назад, чтобы узнать тайну пиратского сундука!

- Засоня, - презрительно сказал вслед Павлик.

- Балда, - откликнулся я на ходу. - Я не спал. Я зачитался.

- Зачитался! «Ма-ма мы-ла ра-му. Лара мыла Лушу».

Я остановился. Мы стояли в общей кухне, каждый у своей двери.

- Сам ты Луша. У меня такая книжечка. Треснешь, как пузырь, от зависти. Пальчики обсосешь.

- Пф! Про Курочку-рябу.

- Сам ты ряба! Про старого пирата.

- Ты? Про пирата? Ой, умру!

- Начинай, - холодно сказал я. - Когда умрешь, крикнешь, - и взялся за ручку двери. Истина была на моей стороне.

Павлик бросил портфель и шагнул ко мне:

- Ну ладно. Ну, покажи.

С тайным торжеством я протянул книжку.

- Ух ты… - быстро сказал Павлик, и глаза у него стали ласковыми, словно он взял в руки любимого щенка. Он узнал книгу сразу же. Конечно, он видел такую раньше. - «Остров сокровищ», - сказал он почти торжественно. - Роберт Льюис Стивенсон.

Он произнес это имя протяжно и немножко странно: «Робэрт Ль-уис Стывенсо-он». Было ясно, что в книгах таких и в именах он знает толк.

- Я ее давным-давно прочитать хотел, - заговорил Павлик, жалобно поглядывая на меня. - У Сережки Сазонова просил, а он фигу показал. Я ему автомат с железной трещоткой обещал, а он все равно не дал. Свинья, верно?

Я кивнул, но, чуя опасность, не сводил глаз с книжки.

- Этот автомат я могу хоть сейчас тебе отдать, - бодро пообещал Павлик. - А ты мне книжечку всего на один вечерок. Идет?

Действовать надо было мгновенно. К счастью, книжку держал он не очень крепко. Я кошачьим движением выхватил ее и скользнул за дверь. Звякнул задвижкой.

- Владька! - тоскливо взвыл Павлик.

- Прочитаю, тогда дам, - непреклонно сказал я.

Павлик потрогал дверь, но задвижка была прочная.

- Жила, - безнадежно сказал он. - Буржуй. Купец, помещик, капиталист. И этому типу я отдал свою гранату!

- Возьми ее обратно.

- Ну, Вла-адик. Ну, на вечерок… А?

- Бэ, - сказал я.

- Жадюга. Вот скажу в школе, все ребята тебя лупить будут.

- Тогда и через год книжечку не увидишь!

Он шумно вздохнул за дверью и замолчал. Я понял, что он придумывает самые убедительные, самые-самые действующие слова. Ох как хотелось ему почитать «Остров сокровищ»!

- Много ты прочитал? - вдруг спросил Павлик.

- Тридцать пять страниц.

- Как ты быстро читаешь, - сказал он вкрадчиво. Это была грубая лесть. Ведь он не знал, сколько времени я читал.

Мне стало жаль Павлика.

Даже не то чтобы жаль, а просто я представил, как он безнадежно топчется у двери и чуть не плачет от огорчения. Счастье сверкнуло перед ним ослепительной искрой, поманило и погасло.

Я бы, наверно, на месте Павлика заревел от тоски.

- А ты совсем ее не читал? - спросил я.

- Пятнадцать страничек. Да еще в середке немножко. Сазонов давал почитать на переменках.

- Давай так, - начал я, осторожно взвешивая слова. - Ты сейчас затопишь у себя печку…

- Ага… - откликнулся он с проснувшейся надеждой.

- Потом решишь мне задачку…

- Хоть десять!

- И примеры.

- Хоть тыщу!

- Потом я дам тебе почитать до тридцать пятой…

- У-у…

- А потом вместе будем, вслух! А ты один хотел? Хитрый…

- Ура!

На радостях он грянулся грудью о дверь и сорвал задвижку с винтов.

ОТБЛЕСК НА ПАРУСАХ

Эту книжку мы читали пять вечеров подряд.

Мы не торопились. Ждали, когда загустеют в окнах фиолетовые сумерки, и потом отправлялись в комнату к Павлику. Там, у печки, был просторный уютный угол. Наш угол. От комнаты его отгораживали спинка кровати и тумбочка с треснувшим фарфоровым шариком вместо ручки на дверце.

Печка была круглая, покрытая черным блестящим железом - голландка. Казалось иногда, что это и не печка совсем, а основание корабельной мачты, которая уходит вверх сквозь палубу. Где-то высоко над крышей шумят ее паруса. Шум был на самом деле: это хозяйничал в тополе ветер. Когда открывали трубу, он начинал обрадованно голосить в ней.

Павлик отводил в сторону тяжелую двойную дверцу, поджигал газетный фитиль и толкал его под сосновые поленья, в лучину. Тяга была могучая! Сухие дрова словно взрывались - пламя охватывало их разом и начинало торжествующе реветь в печной утробе.

На окнах в комнате Павлика никогда не закрывались ставни. За стеклами дрожали яркие голубые звезды. Казалось, что дрожат они от гудения огня.

Мы садились на поленья у приоткрытой дверцы. Павлик брал книгу. Он становился спокойным и строгим. Он мне очень нравился в такие минуты - не насмешливый, добрый, настоящий. Глаза Павлика делались темными, и пламя билось в них беспокойными звездочками. И на лбу, на волосах его дрожали медные отблески.

Не помню, как читал он: тихо или громко, с выражением или без. Среди пляшущего огня я видел, как на экране, одноногого Сильвера с крикливым попугаем, двухмачтовую «Испаньолу», опоясанный ружейными дымками форт. Головешки, рассыпаясь, стреляли, как мушкеты. Угли были как освещенные закатом скалы острова. Юнга Джим шел по следам сокровищ и воевал с пиратами. Он оказался не таким уж размазней, каким выглядел вначале.