Тень иллюзиониста - [3]

— Извините, пожалуйста, — сказала женщина, — обычно с ним такого не бывает.

— Ничего, с детьми всякое случается, — успокоил ее Леандро, а потом смотрел, как они удаляются вниз по улице и наконец исчезают в одном из ближних подъездов.

Утром в понедельник, тщательно выбирая яблоки в лавке, Леандро спросил Сирсе о новых соседях. Жена лавочника славилась своим болезненным пристрастием к сплетням и любила предавать огласке все то, что остальные старались держать в секрете. Она рассказала Леандро, что семья поселилась на улице неделю назад:

— Он латиноамериканец и, кстати, очень красивый. Его работа как-то связана с поездами, — говорила она, кидая яблоки в пакет и взвешивая его. — Про нее могу сказать только, что она прелесть.

Он снова встретил супругов в воскресенье в «Долгом прощании», куда те зашли перекусить. Они шутили не переставая, разговаривали друг с другом и с ребенком, наслаждаясь с абсолютной непринужденностью своим счастьем. Леандро, завороженный столь совершенным воплощением полноты жизни, наблюдал за ними, стоя у барной стойки и болтая с Галиано, хозяином бара.

В течение последующих месяцев они приходили в «Долгое прощание» каждое воскресенье и изредка, только по субботам, бывали в «Авеню», но без ребенка. Постепенно восхищение Леандро семьей сосредоточилось на женщине, на ее спокойной улыбке, влюбленных глазах, грациозных жестах, она казалась ему настоящей богиней, сошедшей на землю. Он не заметил, как его собственное счастье стало зависеть от ее присутствия. Если она не приходила в кино, фильмы его утомляли. Ночью он мог уснуть, только вызывая в памяти ее лицо. Как-то в воскресенье, когда она не появилась в «Долгом прощании», он почувствовал такую страшную и разящую пустоту, что наконец признался сам себе: в свои тридцать четыре года он влюбился в незнакомку.

Леандро внимательно посмотрел на маленький радиоприемник, который стоял на стеклянной полке вместе со всевозможными флаконами. Тот же равнодушный и невыразительный голос пояснил, что границы между двумя Германиями больше не существует, что ее беспрепятственно пересекают десятки тысяч людей, а стражи порядка смотрят на происходящее, не веря своим глазам.

— Берлинская стена пала, — повторила радиоведущая, теперь уже торжественным тоном.

— А мое тело, — вслух подумал Леандро, — кладовка, набитая старым хламом.

Тогда он снял зеркало со стены. Его тело, как и Берлинская стена, теперь больше похоже на руины. Он твердо решил никогда больше, покуда жив, не смотреться в зеркало.

5

Эрнесто Гуарас погиб, когда его сыну не исполнилось и четырех лет. Его придавило подъемным краном в одном из цехов, где ремонтировали подвижной состав. На похороны помимо товарищей по работе и представителей железнодорожной компании пришли соседи с улицы Луны. За время всей церемонии вдова не проронила ни слезинки. Она держалась с неизменным достоинством, в чем некоторые усмотрели дурной знак. После похорон вдова несколько месяцев не выходила из дома, сражаясь один на один с отчаянием. Единственной связью с окружающим миром для нее был телефон, с помощью которого она каждую неделю делала заказы в магазине Мартина.

Леандро, который уже не мог без нее жить, решил было снова действовать через Сирсе, но вскоре отказался от этой идеи. Он хотел сохранить свое чувство в тайне. У него волосы вставали дыбом от мысли, что он может вызвать подозрения и дать женщинам пищу для сплетен. Терзаемый неизвестностью, он поговорил с посыльным, угреватым подростком, и предложил ему бесплатные билеты в кино в обмен на информацию.

— Информацию какого рода? — спросил мальчик. В его голосе прозвучала опаска, но и желание заполучить билеты было велико.

— Любую, — пояснил Леандро. — Во что она одета, выглядит грустной или веселой, дает ли на чай, что говорит… Ты будешь звонить мне по телефону и все рассказывать. И никому ни слова об этом, ясно?

Так Леандро узнал, что на протяжении нескольких недель вдова Гуарас только рыдала. Она открывала мальчику дверь опрятная, в выходной одежде, но глаза ее были красными от слез, а лицо искажено мучительными воспоминаниями. Она относила еду в дом, платила и закрывала дверь, не проронив ни слова. В конце мая вдова перестала плакать. В июне она улыбнулась и спросила мальчика, какая на улице погода.

— Больше не нужно мне звонить, — объявил Леандро своему информатору в то утро. Он повесил трубку с чувством удовлетворения, убежденный в том, что самое страшное позади.

Идея послать вдове письмо пришла к нему позже, когда она стала выходить на улицу, решив наконец вспомнить о своих делах в мире живых. Но Леандро никак не мог придумать, что написать. Они были едва знакомы, не считая случайных встреч в «Долгом прощании» и субботних приветствий в «Авеню». Он не знал, что сказать, как сделать шаг к сближению с ней, чтобы не выглядеть назойливым и не нарушить только что обретенное ею спокойствие. Когда он наконец набрался смелости и отправил письмо, ему уже было под сорок. Вдове Гуарас только что исполнилось двадцать семь. Это была короткая записка, всего четыре строчки, в которой Леандро писал, что одиночество — плохой советчик, ибо порождает призраки, и уверял ее в том, что кино — лучшее средство от ностальгии. К письму прилагался билет в кинотеатр на следующую субботу. Леандро не получил ответа, и во время премьеры последней голливудской комедии заветное кресло осталось пустым. Тогда, неожиданно для себя, Леандро написал Ане Гуарас еще раз и снова приложил к письму билет. Результат был тот же. Так он отправлял письма годами, твердо намереваясь делать это до самой своей смерти. Однажды, прожив уже больше половины отведенных ему лет, он получил от вдовы письмо с выражением благодарности. Она не только принимала его приглашение, но и выражала надежду на то, что Леандро будет настолько любезен, что составит ей компанию.