Тень и Коготь - [36]

Я опять сел на качающейся кровати. Комната была пуста, лишь тусклый свет сочился внутрь из-за дверей.

Когда я лег снова, комната наполнилась ароматом духов Теклы. Значит, здесь побывала та, фальшивая, Текла из Лазурного Дома! Я выбрался из постели и, едва не упав, распахнул дверь.

Коридор за дверью был пуст.

Под кроватью в ожидании своего часа стоял ночной горшок. Вытащив его, я склонился над ним, и меня обильно вырвало жирным мясом и вином пополам с желчью. Из глаз покатились слезы. Отчего-то казалось, будто я совершаю предательство, будто, извергнув все, что накануне даровала мне гильдия, я отвергаю и самую гильдию. Наконец я смог начисто утереться и снова лечь в постель.

Несомненно, я снова заснул. Я увидел нашу часовню, однако она больше не лежала в руинах. Крыша ее была совершенно целой, с острым высоким шпилем и рубиновыми лампами, подвешенными к карнизу над входом. Отполированные до блеска, плиты пола сверкали, совсем как новые, а древний каменный алтарь был убран златотканой парчой. Стену позади алтаря украшала чудесная мозаика, изображавшая пустое голубое пространство, словно на нее наклеили вырезанный кусок неба без единой тучки или звездочки.

Я направился вдоль главного прохода к алтарю и по дороге был поражен тем, насколько это небо светлее настоящего, синева коего даже в самый ясный день почти черна. Сколь же прекраснее настоящего было это мозаичное небо! Глядя на него, я невольно затрепетал. Его красота вознесла меня ввысь, а алтарь с чашей багряного вина, хлебами предложения и старинным кинжалом остался внизу. Опустив взгляд к алтарю, я улыбнулся…

…и открыл глаза. Во сне я слышал доносившиеся из коридора шаги и даже узнал их, хотя теперь не мог вспомнить, кому они принадлежали. С некоторыми усилиями я все же вспомнил звук – то были не человеческие шаги, а всего лишь мягкая поступь лап и еле уловимое поцокивание когтей.

И вдруг звук шагов донесся до меня снова – столь слабо, что мне показалось, будто я спутал воспоминания с реальностью, но звук, вполне настоящий, то удалялся по коридору, то вновь приближался к дверям. Однако стоило мне чуть приподнять голову, к горлу опять подступила волна тошноты. Я опустился на подушку, сказав себе, что тот, кто расхаживает по коридору взад-вперед, не имеет ко мне ни малейшего отношения. Запах духов исчез, и я, хоть чувствовал себя ужасно, понял, что нереального больше не нужно бояться, ибо я снова вернулся в мир незыблемых вещей и ясного света. Дверь чуть приотворилась, и в комнату, точно желая удостовериться, что со мною все в порядке, заглянул мастер Мальрубий. Я помахал ему рукой, и он закрыл дверь. Далеко не сразу я вспомнил, что мастер Мальрубий умер, когда я был еще совсем мал.

XII Изменник

Весь следующий день меня мучила тошнота и головная боль. Но в силу давних традиций от уборки Большого Двора и часовни я, в отличие от большинства братьев, был освобожден. Меня поставили дежурить в темницах. Утренняя тишина коридоров успокаивала, однако вскоре примчались ученики (в их числе и тот малец, Эата, со вспухшей губой и победным блеском в глазах), принесшие клиентам завтрак – в основном холодное мясо, оставшееся от праздничного пира. Пришлось объяснять десятку клиентов, что мясо они получат только сегодня, в этот единственный в году день, и, кроме того, сегодня не будет никаких пыток, ибо день праздника и следующий за ним – особые, и даже если режим заключения требует применения в эти дни пыток, процедура откладывается. Шатлена Текла все еще спала. Я не стал будить ее – просто отпер дверь и поставил ее поднос на столик.

Примерно в середине утра я вновь услышал шаги и, подойдя к лестнице, увидел двоих катафрактов, анагноста, читающего молитвы, мастера Гюрло и молодую женщину. Мастер Гюрло спросил, имеется ли в ярусе свободная камера, и я принялся описывать пустующие.

– Тогда прими заключенную. Я за нее уже расписался.

Кивнув, я взял женщину за плечо; катафракты выпустили ее и четко, точно два сверкающих серебристым металлом механизма, развернувшись, удалились.

Судя по хорошему атласному платью (уже кое-где испачканному и порванному), женщина была оптиматой. Платье армигеты было бы скромнее, но дороже, а из классов победнее так одеваться не может позволить себе никто. Анагност хотел было последовать за нами, но мастер Гюрло не позволил. По лестнице сталью гремели шаги солдат.

– А когда меня…

В ее высоком голосе отчетливо слышался страх.

– …отведут в комнату для допросов?

Она вцепилась в мою руку, как будто я был ее отцом или возлюбленным.

– Меня в самом деле отведут туда?

– Да, госпожа.

– Откуда тебе знать?

– Туда попадают все, госпожа.

– Все? Разве никогда никого не выпускают?

– Изредка.

– Значит, могут выпустить и меня, ведь так?

Надежда в ее голосе напоминала расцветший в тени цветок.

– Возможно, но очень маловероятно.

– И ты даже не хочешь знать, что я такого сделала?

– Нет, – ответил я.

Случайно камера по соседству с Теклой была свободна; какое-то мгновение я размышлял, не поместить ли эту женщину туда. С одной стороны, у Теклы будет собеседница (через окошки в дверях при желании можно было переговариваться), с другой же – вопросы этой женщины и звук отпирающейся двери могут потревожить ее сон. Наконец я решил, что наличие компании компенсирует нарушение сна.