Тень Александра - [4]

— У нас возникли небольшие трудности с размещением греко-римских мумий из Бахарии,[10] профессор Лафет. Прибыли сорок пять саркофагов, в то время как мы ожидали только тридцать четыре. Ваше помещение — одно из трех в подвалах, где есть кондиционеры, и я решил…

— Вы плохо решили. Не может быть и речи о том, чтобы я делил свой кабинет с этими пятью несчастными хотя бы месяц потому, что какой-то дурак, сидящий в своем оазисе в четырехстах километрах от Каира, разучился считать!

— Заверяю вас, профессор Лафет, — пробормотал человечек, ломая руки, — мы отошлем их обратно при первой же возможности. Самое позднее — в начале следующей недели.

Вильнёв выпрямился в кресле, насколько позволяла его грузная туша, и тяжело опустил ладони на стол, продолжая сверлить меня взглядом.

— Вам не потребуется ваш кабинет в ближайшие дни, Лафет.

Он достал из ящика стола синюю папку и пустил ее по дубовой столешнице в мою сторону.

— Вы поедете производить инвентаризацию в Фонтенбло. Если более точно — в Барбизон.

Не знаю, какой вид был в этот момент у меня, но отлично помню, как выглядел мой начальник. Он мгновенно побледнел, и его шея на несколько сантиметров ушла в воротник рубашки. В оправдание ему надо признать, что на свете мало людей, способных выдержать убийственный взгляд, который был брошен на него богатырем-викингом почти двухметрового роста и со шрамом на лице.

— Ин… инвентаризацию? — угрожающе прошипел я. — Я?

Видя, что я стою на достаточном расстоянии или, скорее, что он находится вне пределов досягаемости, Вильнёв шумно прочистил горло, пытаясь продемонстрировать некое подобие достоинства.

— Можете быть уверены, Лафет, что я не предложил бы вам это, не имея достаточных оснований.

— Надеюсь, — сказал я с язвительной улыбкой.

— Я полагаю, вы хорошо знали профессора Лешоссера?

Я поморщился, прогоняя смутное воспоминание, которое грозило обрушиться на меня.

— Бертрана Лешоссера? Специалиста по античности? Конечно, я очень хорошо его знаю.

Мое сердце заколотилось. Коринф… Раскопки под руководством Бертрана. Мои последние раскопки. Мы извлекли из воды часть груза с большой римской галеры времен правления Нерона, затонувшей со всем экипажем и имуществом в те времена, когда император-певец предпринял рытье канала…[11] Этти… Уже почти полтора года…

Тяжелая рука легла на мое плечо, и я вздрогнул.

— Бертран умер на прошлой неделе, Морган, — густым баритоном вмешался в разговор второй хранитель. — Он упал с балкона.

Мне показалось, будто я получил удар в грудь. Сказавший это, хранитель египетских коллекций Франсуа-Ксавье, был человеком скромным и деятельным, одним из тех редких людей, которые относились к своей работе ответственно, и с ним я прекрасно ладил. Элегантность и чисто британская флегматичность сразу же, несмотря на типично французское имя, выдавали его английские корни. В растерянности я повернулся к нему, с трудом выговорил:

— Болезнь?

Вильнёв щелкнул языком.

— Или нападение, — тихо сказал он.

— Дома?

— Так говорится в полицейском протоколе. И в довершение всего, поскольку у Лешоссера нет наследников, он передал свою коллекцию в дар Лувру. Хотел бы я знать, что нам с этим делать, подвалы переполнены.

Я почувствовал, как мое плечо стиснула рука Франсуа, который, как и я, был шокирован его разочарованным тоном.

— Смените экспозицию в вашем кабинете? — с издевкой спросил я. — Или, может быть, в своем загородном доме? Здесь не требуется большого воображения, мсье Вильнёв.

Щеки Вильнёва побагровели и затряслись, словно желе. Он стиснул огромный кулак, словно намереваясь кого-то раздавить, — возможно, меня.

Я схватил папку и, хлопнув дверью, вышел, проскочил по лестнице в подвал и закрылся в своем кабинете в компании с мумиями, о которых уже начисто забыл.

Тяжело опустившись на стул, я налил себе половину кофейной чашки шотландского виски, оставленного в ящике моего письменного стола предыдущим стажером, и залпом выпил. Алкоголь обжег мне горло и опустился в желудок как расплавленная лава, но не принес ни малейшего облегчения. Холодный пот струился по спине, заливал глаза. Я вытер их дрожащей рукой, машинально погладив длинный шрам на лице. Бертран Лешоссер… Я и сейчас еще слышал крики, наполнявшие мои уши на берегу Коринфского канала.

— Осторожно! Профессор Лешоссер, перегородка сейчас рухнет!

— Возвращайте пловцов! Пусть поднимаются по двое!

— Но, профессор…

— Морган, что вы делаете? Вы сошли с ума? Вас может засыпать! Морган! Я запрещаю вам погружаться, вы слышите меня? Я запре…

Ледяная вода, соль во рту и ощущение, что ты плывешь в смоле, как в тех снах, когда изо всех сил стараешься бежать, но не можешь двинуться с места. Облегчение при виде пятерых пловцов в костюмах для погружения, поднимающихся на поверхность, которые знаками показывают мне, что все в порядке… А потом вдруг все как в тумане. Ураганом взметнувшийся с молчаливого дна песок, беспорядочные завихрения воды, вызванные падением десятков тонн мрамора и бетона в глубину канала… Растерянность… Страх… Где поверхность? Где дно? Маску сорвало… Боль… Лицо и руки разодраны… Кровь смешивается с песком и морской водой… Чья-то рука тянет меня за волосы, и наконец-то воздух… Гомон и снова громкие возгласы…