Тень Аламута - [17]

Кадий взял кубок. Отхлебнул:

— Клянусь всеми тяжбами и указами Манбиджа, — начал он, — я так скажу. Ходи конь буквой «нун», порядки и построения этого человека сделались бы для меня безопасны. И отчего Аллах запретил менять правила во время игры? Будь иначе, я дал бы черному слону взятку. А племянника его устроил бы писцом в управу. И скажу вам так: победа стала бы мне дозволена.

— Я хочу сыграть с тобой, — сказал Хасан, глядя на Рошана. — Бурхан — наш лучший игрок. Никто лучше его не знает правил и уложений игры. Как он мог проиграть?

— Садись, уважаемый. Я тоже хочу сыграть. Чтобы узнать человека, надо выпить с ним вина, засесть за шахматишки или сразиться в поединке. Вина выпить успеется. Шахматы — вот они, а что до поединка… Пусть Всевышний оградит нас от этого. Сыграем.

Уже по одному тому, как великан расставлял фигуры, Хасан, сам опытный шахматист, понял, что перед ним мастер. Что ж… Тем достойней состязание.

Играть ему выпало белыми. Посмеиваясь над самим собой, он двинул вперед королевскую пешку. Зубодробительно стандартное начало. Но пусть Фаррох знает, что властитель Манбиджа стоит на страже традиций.

Великан поразмыслил немного и зеркально повторил ход противника. Хм? «Признает мой жизненный опыт и взгляды на мир, — понял Хасан. — Деликатность ему не чужда».

Партнеры выдвинули коней, развили слонов. Затем Хасан отправил коня под удар, сбив вражескую пешку. Простенькая ловушка, позволяющая разменять фигуры и вывести в центр доски сильнейшую фигуру в игре — ферзя.

«Пусть знает, что ради своих планов я не остановлюсь перед жертвами».

Тут Рошан заговорил — впервые за всю партию:

— Не валяй дурака, Хасан. Это игра, а не прием послов.

И сделал ход, пустивший партию вверх тормашками. Бойко застучали фигуры. Вскоре Хасан обнаружил, что две его пешки в центре доски мешают друг другу, ферзь задыхается, не в силах выбраться из-за частокола фигур, а король гол.

— Я слышал о тебе много легенд, Рошан. Это тебя называют Защитником Городов?

— Люди так говорят. Им всё равно, о чем болтать, а мне приятно.

— Сколько городов ты оборонял? Пять?

— Шесть.

— И все осады заканчивались ничем… — Фигуры вновь пришли в движение. В уголках губ Рошана затаилась улыбка. Он ждал, что произойдет дальше.

— Шесть городов… — задумчиво продолжал Хасан. — Во время осады одного из них случайно сломались боевые машины.

— Нет, Хасан, — Сабих отряхнул крошки с бороды. — Другое люди говорят. Гашиш, мол, помутился рассудок мастера. Одурманенный зловредным дымом, он в одну ночь разобрал все машины. Приплясывая и хихикая.

— Очень даже может быть. — Рошан снял с поля ладью и задержал в руке. — Мастер в самом деле покуривал.

— Хм. А вот еще: батиниты осаждали селение и передрались между собой. Как такое может быть?

— Два человека всегда найдут повод разбить друг другу носы. — Черная ладья опустилась на доску. — Шах тебе, Хасан.

— А главное, — не унимался Хасан, — враги всегда идут следом. Подходят к городу через несколько дней после твоего появления. Это правда?

— Вранье. На самом деле это я их опережаю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Слушай, уважаемый, давай начистоту. Балак Гора движется к Манбиджу. Все думают, что он набирает туркменов. Все думают, что он вряд ли вернется к Халебу в ближайший месяц. Но нет ничего более шаткого, чем это «все уверены».

— Откуда знаешь?

— Это неважно, Хасан. Я шел из Мосула в Антиохию, когда услышал об этом. Есть у меня знакомец при дворе атабека Мосульского. Ак-Сонкор Бурзуки тоже в доле.

Так, так… Спину Хасана обдало жаром-холодом. Что же делать?!

Начальник стражи первым из всех обрел присутствие духа:

— Так, говоришь, эмир Балак в походе, да? Против нас?

…чтобы тут же его потерять:

— И атабек Мосула тоже? О Аллах! — Фаррох кивнул:

— К Манбиджу идут сильные войска. Кроме Балака Горы и атабека Бурзуки, конечно же, подтянется Тимурташ — племянник Балака.

— Его я не боюсь, — отмахнулся Хасан. — Он молод и кичлив. Но вот Балак и Бурзуки…

— О Аллах! О Аллах! — причитали евнух с начальником стражи.

— Цыц! — Хасан с подозрением вгляделся в лицо Рошана: — А ты-то что хочешь со всего этого? Зачем пришел сюда?

Фаррох усмехнулся:

— Узнаю семейную недоверчивость… Я родился в этом городе, Хасан. И когда-то знал твоего отца. Старый Мансур должен был рассказать тебе.

— Рассказать, рассказать… — Хасан прищурился. — Отец говорил, будто в молодости водил дружбу с одним гебром. Не ты ли это?

— Я. Не будь ты сыном Мансура Крушителя Стен, давно бы гулял по Антиохии. А может, и в франкские земли подался бы: побродяжить, посмотреть.

Хасан покосился на доску. Позиция стала угрожающей. Гебр опять пожертвовал ферзем, чтобы получить решающий перевес. А, была не была!

— Чем докажешь, что дружил с отцом?

— Я могу рассказать одну историю. Позорную, но ты ее должен знать.

— Рассказывай.

— У Манбиджа плохие стены, и я знаю, что стало тому причиной. Жители Манбиджа издавна бунтовали против халебских эмиров. Правление Мансура также не избегло этой судьбы. Когда халебский эмир подавил мятеж, он приказал разрушить стену. Горожане возмутились. «Эти стены — наша гордость. Наше достояние и памятник старины, — сказали они. — Только неотесанный варвар может отдать столь безнравственный приказ». Это правда: стены Манбиджа древностью своей восходят к румийским временам. Эмир был мудрым и понимающим человеком. Он согласился с горожанами. Согласился, но приказал уволить сторожей и рабочих, ремонтировавших стену…