Тэмуджин. Книга 3 - [20]

– По нашему следу идут, – удивленно сказал Хучар. – Кто же это?

Солнце теперь било прямо в лицо, и яркие лучи, отражаясь от снега, слепили глаза. Тайчу заслонился длинным рукавом, прищурился, напряженно всматриваясь.

– Это наши Сордо и Буршалай, – сказал он, – это их кони, саврасый и чалый.

– Этим что от нас надо? – недовольно пробурчал Сача Беки. – Вчера ведь они отказались ехать с нами, мол, дома есть дела, так чего теперь заявились…

– Наверно, решили присоединиться под конец, – предположил Унгур, – чтобы заячьим мясом разжиться.

– Сейчас я им покажу мясо, – обещающе сказал Сача Беки. – Давно не пробовали моего кнута, совсем перестали чтить…

Всадники на гребне, увидев их, пустили коней рысью. Было видно, что торопились, понукали коней, то и дело поддавая поводьями.

– Нет, они не за мясом едут, – уверенно сказал Унгур, всмотревшись, и высказал общую догадку: – Что-то случилось…

Не сговариваясь, они хлестнули коней и поскакали навстречу.

Сблизились около занесенного снегом оврага.

– Что случилось?! – тонко крикнул Тайчу, выскакивая вперед.

– Даритай-нойон послал нас за вами, – сказал Сордо, останавливая своего чалого. – Он велит вам поскорее возвращаться в курень.

– А что произошло? – раздраженно спросил Сача Беки. – Можете вы прямо сказать или нет?

Те недоуменно пожимали плечами. Зло сплюнув в сторону, Сача Беки хлестнул жеребца и первым поскакал вперед. За ним пустились братья и, уже пропустив их, следом порысили нукеры.

Растянувшись длинной вереницей, спустились к Онону и рысью перешли по заснеженному льду. Выйдя на утоптанную дорогу, идущую от проруби, устремились к маленькому, тесно сбитому у прибрежных тальников куреню.

Даритай-нойон быстро вышел из юрты на скрип конских шагов, недовольно оглядел их.

– Вы где опять носитесь?.. – сердито накинулся было на них, однако, взглянув на солнце, быстро остыл и махнул рукой: – Скорее переодевайтесь в лучшие одежды и седлайте свежих коней.

На изумленные взгляды племянников гордо объявил:

– Поедем в тайчиутский курень, Таргудай нойон требует вас к себе, хочет посмотреть, что вы за парни. Ну, шевелитесь, чего встали! Тут ваша жизнь решается, а вы бродите неведомо где.

Братья взволнованно посмотрели друг на друга, и, молча сойдя с лошадей, быстро разошлись по юртам. Сача Беки и Тайчу пошли в юрту Бури Бухэ, Унгур и Хучар – в юрту Даритая.

В айле и вокруг него вновь стало тихо, лишь из молочной юрты невнятно доносились голоса женщин – жены Даритая и Бури-Бухэ, сложившись скудными запасами хурунги, перегоняли вино.

Через малое время, одетые в поношенные волчьи шубы и лисьи шапки, перепоясанные старыми ремнями на бронзовых бляхах, с которых свисали тусклые серебрянные ножи и огнива, они во главе со своим дядей во весь опор неслись по наезженной снежной дороге. Скакали молча, лишь утоптанный снег звонко скрипел под копытами, эхом разносясь по спящим оврагам. Рысистые кони неслись как на скачках, высоко поднимая передние ноги; из заиндевевших лошадиных ноздрей струями бил густой пар, из-под копыт далеко назад летели снежные комья.

Быстро достигли куреня детей Хутулы и, не заезжая, отвернув лица в сторону, пронеслись мимо. Даритай, на этот раз непривычно суровый с виду, досадливо оглядывался на удаляющееся к западу солнце, понукал буланого жеребца. Небо на востоке начинало темнеть.

Уже в сумерках вдали завиднелся тайчиутский курень. Даритай, всю дорогу думавший о чем-то своем, заговорил, старательно внушая племянникам:

– Перед Таргудаем будьте почтительны, сами знаете, он большой нойон и вам в деды годится… Однако, бояться его не надо, он нам родственник, и потому держитесь по-свойски, называйте его дедом…

– Хороший у нас дед, – пробурчал под нос Сача Беки, – улус нашего отца забрал и неизвестно, отдаст нам хоть половину или нет.

– Дяди Ехэ Цэрэна улус тоже забрал, – поддержал его Хучар. – Нашему роду почти ничего не досталось.

Даритай резко натянул поводья, обернулся, испуганно выпучив глаза, будто уже отсюда их мог услышать Таргудай, напустился на них:

– Молчите! Не вам судить! У вас еще нет ума, чтобы понимать. Перед Таргудаем только молчите и кланяйтесь, а то вы все дело испортите… То, что надо, я ему сам скажу. Поняли вы или нет?

– Поняли, – пробурчал Сача Беки.

– Так будет лучше, – пристально оглядывая их, переводил дух Даритай. – Ну, подъезжаем, сядьте прямо, не горбитесь, да построже смотрите вокруг, вы нойонские дети, а не какие-нибудь харачу.

Въехали в курень. Братья, давно не бывавшие в больших куренях, подавленные шумом и многолюдством тайчиутской ставки, косили глазами по сторонам. Всюду сновали конные и пешие, носились подростки, малые дети.

Из одного из айлов вдруг выскочила большая серая собака, перегородив им дорогу, с лаем бросилась на них. Сача Беки вынул из-за голенища длинный кнут и, свесившись с седла, с размаху попал по оскаленной морде. Собака, к изумлению братьев, не испугалась, а распалилась еще больше, стала нападать с удвоенной злобой. На лай из ближних айлов сбежались другие собаки, и братья, вынув свои кнуты, уже с трудом отбивались от взявшей их в кольцо своры пастушьих волкодавов. Кони их, оскалив большие желтые зубы, норовили подняться на дыбы, били передними копытами.