Тэмуджин. Книга 3 - [132]
К нему тут же подошел Джэлмэ.
– Что тут случилось? – спросил Тэмуджин.
– Была драка, несколько наших юношей ранены, у кереитов тоже потери. Мы кое-как разняли их, драчуны разошлись, но готовятся сойтись вновь, собираются толпами. Как бы до побоища не дошло…
Не дослушав, Тэмуджин тронул коня в гущу толпы, крикнул:
– Воины! Я Тэмуджин, ваш нойон, слушайте меня!
Гомонящая толпа смолкла; узнавая его при сумеречном свете костров, люди оборачивались, замирая.
– Приказываю всем разойтись!
Молчание толпы прорвали крики:
– Эти кереиты нашу добычу разворовали!
– Мы воевали, а они меркитские табуны угоняли!
– Что это за друзья!
– Хотим их проучить!
Тэмуджин слушал их и, видя, что ему удалось остановить толпу, притянуть их внимание, властным голосом спросил:
– Кто вам дал право вмешиваться в это дело? Разбойники вы или воины моего знамени? Я сам знаю, как решить все. А ну, где ваши сотники и десятники, пусть выйдут сюда! Быстро!
На свет костра один за другим вышли с десяток воинов.
– Кто из вас сотники, выйдите!
Вышли двое.
– Что за смуту вы допустили в войске? Какие вы после этого нойоны? – накинулся на них Тэмуджин. – Отвечайте мне!
– Мы хотели за вас отомстить этим меркитам, – сказал один из них, высокий, с темнеющим шрамом на левой щеке.
Другой тихим, доверительным голосом признался:
– Мы хотели по-своему наказать их, думали, вам самим неудобно из-за табунов ругаться с ханом, а тут будто воины сами подрались, где не бывает, а вы будете не при чем.
– Эх, вы… – Тэмуджин, не зная как отнестись к наивному порыву воинов, проговорил: – Вы из-за пустого чуть не подняли ссору между двумя улусами. Сейчас же уведите воинов, и чтобы больше здесь не было шума, за это будете отвечать вы оба. Идите!
Те вместе с десятниками пошли в толпу, разбредаясь в гуще людей. Толпа постояла и начала расходиться. Скоро у костров стало пусто.
XVII
Перед утром, когда еще не начинало светать, Тэмуджина вновь разбудили. На этот раз пришли люди от хана.
Догадываясь, что хан узнал о ночной драке и разговор будет об этом, Тэмуджин быстро оделся и отправился к нему. Идя во тьме между юртами и оправляясь от сонного забытья, он напрягал мысли, заостряя их на одном: «Была пьяная драка, я утихомирил своих, а больше ничего не знаю… Хан не будет домогаться о причинах, это ему не нужно…»
Однако, хан повел себя совсем по-другому. Встретив его с озабоченным лицом, он усадил его перед собой и расчувствованно сказал:
– Тэмуджин, как я услышал про ночную драку в курене, из-за добычи, я строго расследовал это дело и нашел виновных. Оказывается, некоторые мои тысячники своевольничали, пока мы находились в этой степи, они без разрешения угнали несколько табунов. Я разобрался со всем этим и сам накажу их. И я верну вам с Джамухой тех лошадей. Я уже посчитал ваш убыток и верну все сполна: по тысяче голов добавлю в ваши доли. Ну, как, согласен?
– Согласен, – пожал плечами Тэмуджин, соображая про себя, осмысливая новый поворот в их отношениях. – Да я и не обращал внимания на те сплетни…
Тогорил внимательно посмотрел на него, промолвил:
– Вот и хорошо, что не слушаешь сплетен… ты очень умный парень. Вот за это я тебя и люблю. Не каждый плюнет на сплетни ради дружбы…
– А Джамухе что сказать? – спросил Тэмуджин.
– Я сам поговорю с ним.
– Ну, тогда я пойду.
– Иди. Отдохни перед дорогой.
Выходя, Тэмуджин спиной чувствовал долгий, испытующий взгляд Тогорила.
Шел в темноте, глядя на звезды, думал о том, как ложны оказались его прежние представления о своей будущей жизни. Надеялся на дружбу с ханом, а оказалось, что настоящей дружбы нет, а есть что-то другое, в чем ему только предстоит разобраться. Думал, что возглавит войско и будут честные войны, а тут оказалось, что свой же союзник ворует из-под носа и воины дерутся из-за добычи. Даже младший брат Бэлгутэй, прежде ласковый и послушный, сотворил такое, что пришлось немало потревожиться за него и он с трудом решил, как отнестись к этому… Одно сейчас ему было ясно: теперь, когда под его властью не одна только собственная семья, а крупное владение и войско, когда он входит в отношения с целыми улусами и племенами, ему все время надо держать ум в напряжении, и быть готовым к тому, что в любую ночь его безмятежный сон может прерваться и он должен будет решать новые дела. Чувствовал он себя так, как будто шел по зыбкой болотной тропе, где каждый шаг может обернуться предательской ошибкой и привести к гибельному концу.
Примечания
Абай Гэсэр – земное имя второго сына главы западных небожителей Хана Хюрмаса Тэнгэри, один из популярных среди древних монголов бог войны. Небесное имя – Бухэ Бэлгэтэ.
Абарга-шубун – огромная птица из монгольских сказок (царь-птица).
Абга – брат отца; здесь: обычное обращение к дяде по отцу.
Айл – у монголов группа юрт (от 1–2 до 4–5 и более), принадлежащая одной или нескольким близкородственным семьям.
Алан-гоа – легендарная праматерь, от которой произошли все рода из фратрии борджигинов. Чингисхан был потомком Алан-гоа в одиннадцатом поколении.
Анза – штраф, возмещение за убийство, увечье и другие преступления сородичам потерпевшего.
Аранга – деревянный помост, на котором сжигают умерших шаманов.
В четвертой книге романа «Тэмуджин» продолжается история юного Чингисхана. Вернувшись из меркитского похода во главе отцовского войска, Тэмуджин обосновывается на верхнем Керулене вместе с другом и союзником Джамухой. Вскоре он идет в поход на могущественного тайчиутского вождя Таргудая, некогда разграбившего отцовские владения, и возвращает от него наследных подданных, многотысячные стада и табуны.
Роман бурятского писателя Алексея Гатапова описывает отроческие годы Чингисхана – великого полководца и государственного строителя Монголии XII–XIII вв. В первой и второй книгах романа отражается важный период становления молодого героя – от 9 до 11 лет. Это годы нужды и лишений, голода и смертельных опасностей, когда в условиях жестокой вражды между родами монголов выковывался характер великого воина и властителя.
Роман бурятского писателя Алексея Гатапова описывает отроческие годы Чингисхана – великого полководца и государственного строителя Монголии XII–XIII вв. В первой и второй книгах романа отражается важный период становления молодого героя – от 9 до 11 лет. Это годы нужды и лишений, голода и смертельных опасностей, когда в условиях жестокой вражды между родами монголов выковывался характер великого воина и властителя.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.