Тэмуджин. Книга 1 - [26]

Рада была Сочигэл, но злые духи, эти ненасытные пожиратели людского счастья, оказывается, готовили ей ловушку. Через пять лет после того приехали посланцы от Есугея и передали его слова о том, что он женился на другой, а ее, Сочигэл, может взять лишь второй женой. Отец Сочигэл согласился: к тому времени монгольский хан Амбагай, заменивший на троне Хабула, был убит чжурчженями и времена надвигались грозные. Отец приказал ей собираться.

У борджигинов Сочигэл долго не могла привыкнуть к новой жизни. Есугей и его братья, влиятельные нойоны, повелители многих тысяч, жили так, как у онгутов живут какие-нибудь сотники. Днями и ночами они носились по степи, по табунам и подданным, улаживали споры, делили пастбища, а дома появлялись только для того, чтобы сменить одежду и заседлать свежих коней.

Рабы в их айлах, не приученные к порядку, держались свободно и особенно разнузданно вели себя, казалось Сочигэл, при ней. Это сильно раздражало ее, с детства привыкшую к покорности своих служанок. Как-то, в отсутствие Есугея, она даже порывалась уехать домой, к родителям, отчаявшись приучить двух вредных рабынь к тому, чтобы по утрам подавали ей разогретую воду для умывания. Ее кое-как удержали родственники мужа, но они никак не могли понять, что ей нужно, чем она недовольна. Сами монголы не умывались и с несказанным удивлением восприняли эту ее привычку. Они даже заподозрили у нее болезнь вроде чесотки и в первое время многие опасались приближаться к ее юрте. Старухи глухо ворчали: не в меру избалована новая невестка, от такой не жди добра.

Сам Есугей дружелюбно относился к ней, прощал ее прихоти и то, что она целыми днями полеживала на мягких шкурах в то время, когда Оэлун непрерывно была занята работой. Но Сочигэл своим женским чутьем видела, что душа Есугея принадлежит старшей жене, а к ней он приходит лишь по долгу. В отсутствие мужа она коротала одиночество, вышивая рисунки на тканях, убивала время как могла.

Понемногу и она притерпелась к простой и неприхотливой жизни. Незаметно отвыкла и умываться по утрам, и красить ресницы перед медным зеркалом.

Позже она поняла, что и здесь, у монголов, есть лучшие стороны: молодые замужние женщины живут хоть и просто, но вольно, могут без провожатых ездить по степи, могут без оглядки говорить и смеяться – за ними нет никакого присмотра. У найманов и кереитов молодые женщины, на которых налагается множество строгих запретов, о такой свободе не могли и мечтать. Своевольной Сочигэл такая жизнь была по нраву, и как-то, после долгих раздумий, она окончательно решила, что и с монголами можно как-нибудь прожить.

Но затаенное чувство презрения к ним, к их грубым нравам, приличным в ее родном племени лишь низшим людям, черной кости, сидело в ней крепко, таясь в ее молчаливых взглядах из-под длинных, изогнутых ресниц. Это чувство с самого начала было нацелено на Оэлун, ее соперницу: дорвалась до нойонского ложа, а сама ходит в телячьих шкурах и смазывает руки коровьим маслом. С плохо скрытой усмешкой она смотрела на нее, когда та бралась за подойник и сама варила еду для детей. Сравнивала себя с ней. Стройна, красива Оэлун, но ведь она, Сочигэл, не хуже, а намного лучше, с детства приучена за собой смотреть, шелковые халаты меняет каждый день, расшитые унты из дорогого бархата всегда чисты, китайского сундука с благовониями и мазями, привезенными в приданое, хватит на всю жизнь. У Оэлун руки всегда в саже от очажного котла или в овечьем жиру, в зеркало не приучена смотреть. Бегает по айлу наравне с рабынями, а она, Сочигэл, восседает в юрте, как подобает истинной госпоже…

В первое время Сочигэл еще надеялась, что зачарует мужа и вернет его к себе. Родила Бэктэра, парня крепкого в плечах и икрах, – настоящего царевича, потом и Бэлгутэя. В дни, когда Есугей навещал ее, старалась изо всех сил, чтобы ублажить его. Она видела, что сильно нравится ему, муж любовался ею, когда она голая возлежала на мягких шкурах, до беспамятства распалялся в горячих ласках с ней, но все было напрасно, жил он в юрте старшей жены, значит, и душа его была там, у Оэлун.

Со временем она стала понимать, что не перещеголять ей старшую жену, не сравниться с ней. Ведь Оэлун живет для мужа, для детей, и о себе самой забывает в заботе о них. За них она продаст себя в рабство и выкупит, если надо будет, умрет и воскреснет. Как волчица она выблюет съеденное и накормит детей. Если и этого не будет, не задумываясь, отрубит правой рукой свою левую, сварит и разделит между ними. Сочигэл знала, что сама она так не сможет. Поняла она это, и все ей стало безразлично.

«Буду жить, как живется, – решила она. – Нужды и опасности нет, а большего мне и не нужно».

Лишь изредка ядовитой горечью на сердце просыпалась в ней досада на свою судьбу. Тогда они жалела себя и, затаив свои мысли, тихо злилась на Есугея, на Оэлун и их детей. Только с рабами в такие дни она обращалась безжалостно, хлестала нерасторопных плеткой, заставляла их бегать рысью, исполняя ее приказания.

Однажды, в один из таких дней, Сочигэл выпила архи, чтобы затушить огонь в душе, да не в меру. Пьяная сказала семилетнему Бэктэру: