Темпоград - [45]

Вообще-то не полагалось превышать трехгодичную норму. Медики возражали, они еще не проверили, как скажется на здоровье длительное пребывание в быстром времени. Но Гранатов имел право в исключительных случаях давать отсрочку самым нужным, оставлять еще на три темпогода не более одного процента ученых. Имел такое право. Не обращаться же каждый раз в Академию Времени. Там прочтут через полгода, а ответят через полтора. Вот время и прошло.

Конечно, Гранатов очень был доволен, что его протеже не хочет расставаться с Темпоградом.

- И чего они угнетают нас, в сущности? - ворчал он, подписывая разрешение. - В космосе испокон веков люди работают месяцами и годами. Сколько нужно, столько работают. Крутятся на околопланетных орбитах, сидят на станциях, к звездам летят-летят-летят. По двадцать лет летали, пока не появился МЗТ. У нас же условия куда легче - город, а не каюта. А надоело - уходи, отправляйся домой в любую минуту. У астронавтов нет такой возможности. Из корабля не выскочишь, как бы ни тосковал по Земле, по дому.

Темпоградцы сами заваливали Гранатова заявлениями об отсрочке. Увлеченному исследователю трудно было расстаться с быстрым временем. Отсюда уезжать приходилось навсегда, бросать работу, не рассчитывая на продолжение. Невозможно было отлучиться на месяц в отпуск, даже на недельку для лечения. «Неделька» - это семь дней, семь лет темпоградских, а семь лет - эпоха в науке. Погулявший семь лет дисквалифицировался, ему приходилось учиться заново. На свое место уже не вернешься; твои задачи давно решены, появились новые задачи, новые методы, новое оборудование; все надо осваивать заново. Отлучиться же на полдня было невозможно практически. Межвременное перемещение выматывало; Лев на себе испытал. Дорога в Темпоград выпаривала, возвращение в Большой мир промораживало. После такой экскурсии отсыпаться надо было двое суток. Ты отсыпался, а в Темпограде шли годы. Вот и отстал, выбыл из дела. И темпоградцы знали, что туда-обратно из одного времени в другое не покатаешься. И если ты нужен, если не завершил дело, если у тебя совесть настоящего ученого - повремени с отдыхом. Соскучился, надоело, устал, рвешься к родным или на природу - потерпи, поступись своим нетерпением. В Т-граде от твоего бегства будет явный ущерб, а в Большом мире ничего не изменится. Ждут тебя три дня, подождут четвертый.

И тут еще припутывалась суточная инерция. Не во всякий час удобно возвращаться. К чему спешить, если снаружи середина ночи, или же раннее утро, или начало дня, когда близкие на работе. Все равно придется ждать их, сидя в пустой квартире. Прямой смысл отложить отъезд часика на четыре, на шесть или на восемь. А восемь часов - это четыре темпоградских месяца; четыре месяца не будешь сидеть сложа руки, начнешь какое-то дело, втянешься. И окажется, что в назначенную минуту нельзя уезжать, товарищей подводишь. Провозишься час-другой-третий, а в Большом мире уже ночь. Стоит ли торопиться на ночь глядя?

Оттягивались свидания, откладывалась и переписка. Из Темпограда посылали письма, поскольку прямой связи не было - ни видеофона, ни телефона. Говорилось уже, что, живя в разных временах, нельзя беседовать друг с другом. И темпоградцы вынуждены были, как в прошлом веке, садиться за стол или магнитофону диктовать отчеты о своем здоровье, времяпрепровождении, делах, планах, намерениях, любви и тоске…

Но и письма откладывались из-за суточной инерции. Стоит ли садиться за стол именно сейчас, на ночь глядя? Все равно почта доставит отчет к утру, читать будут утром, часов через восемь. А восемь часов - это четыре темпомесяца, до той поры столько событий произойдет, столько раз изменится самочувствие и настроение.

Лев прибыл в Темпоград в среду после семи вечера, рассчитывал через два-три часа вернуться в Москву, примчаться к Винете, огорошить ее сенсацией: «А ты знаешь, где я был? Угадай попробуй!» Не хотел он ничего сообщать, сюрприз портить. Решающий разговор с Гранатовым состоялся в одиннадцатом часу по московскому времени. Пожалуй, о трехсуточной задержке имело смысл известить, но телеграмму доставили бы к часу ночи, разбудили бы Винету. Нет, пускай она поспит спокойно: К утру там видно будет, может, и сорвется этот удивительный трюк с превращением студента в специалиста за три дня. К утру, однако, оказалось, что ученье идет успешно, к воскресенью у Льва будет диплом. Сцена с сюрпризом казалась все заманчивее. Лев решил ничего не писать, явиться неожиданно. «В самом деле, не разлюбит же за три дня», - думал он.

Он защитил диплом своевременно, как выше сказано: в ночь на воскресенье, в 4 часа 22 минуты с секундами. Защитил, отпраздновал, мог бы вырваться из Темпограда… но не вырвался. Очень уж волнующий был момент. Как раз в это время разгорелась дискуссия: «Зонт против Меча». «Зонтиком» назвали идею, предложенную Анджеем Ганцевичем - создание непроницаемой крыши над планетой Той, а «Меч» подсказал Лев: рассечение звезды или поля ее тяготения. Технически они оказались сходны, даже аппаратура сходная, хотя Зонт требовал уплотнить вакуум, а Меч - рассечь. Но все же идеи соперничали, потому что технику, достаточно громоздкую, надо было изготовлять на тех же заводах и пересылать по одной-единственной ниточке МЗТ. Что же лучше? Яростные споры не прекращались в кабинетах и аллеях. Лев, инициатор и вдохновитель Меча, не мог остаться в сторонке. Он рвался в бой даже с самим Гранатовым. И решил задержаться до вечера или даже до утра понедельника. Вероятно, Винета ждала его в воскресенье, можно было бы известить о задержке. Но Лев не стал извещать. И не только ради сюрприза.