Тёмный - [16]

— Придется повозиться. Здрасьте, жопа, новый год!

— Тебя назначили-то? — безучастно спросил опер, словно уже и сам знал ответ.

— Да… — протянул Арбузов, — скорее всего.

Тяжело вздохнув, он подошел к застывшей в одной позе девушке.

— Эй, алле, — проголосил он, махая перед лицом несчастной руками, — ну приехали, вообще реакции ноль. И что с ней делать?

— Геннадич, соседей мы опросили, — стал отчитываться коренастый, — протокол подписали. Труп предположительно хозяина квартиры. Соседи вроде как признали, но надо бы родственников найти. При девице документы были — племянница жертвы.

— Вот ведь кренделя какие, — изумился следователь.

— Ночью соседи слышали крики, стоны. Думали, мол, потехи прикроватные, так сказать. А потом вопли истошные пошли, вот они и вызвали полицию.

— Понятно, — протянул Арбузов, потирая пальцем переносицу, — ну хорошо. И это, давай родственников, друзей найди, опроси. Потом ко мне.

— Понял.

Тем временем Красноярск просыпался. По дорогам-артериям хлынул поток разномастных автомобилей. В другом конце протяженной части города, что на левом берегу Енисея, примерно в часе езды на автобусе от «синих крыш», в гордо возвышающихся над остальным городским массивом стенах университета начался новый день.

Гришин Денис Александрович с детским волнением перешагнул порог учебного заведения. Полтора года работы следователем еще не стерли в памяти воспоминания о нервном мандраже перед очередной сессией. Знакомый воздух, в каких бы стенах его ни заключить; казалось, что в его родной alma mater — школе милиции, что здесь — все тот же запах учебы. Словно его специально вырабатывают. Наверно, студенты всего мира едины в своем предэкзаменационном страхе.

Он мог бы отправить оперативника, так и нужно было сделать, но Гришин решил сам опросить свидетелей — все-таки первое серьезное дело. До этого Гришину подкидывали всякую мелочовку. А совсем недавно он перевелся в Главное управление, и вот она, настоящая работа.

У кабинета заведующего кафедрой финансов начинающий следователь остановился. Телосложения он был крепкого, спортивного, ростом чуть выше среднего. Сосредоточенно выдохнув, Гришин поправил рукой и без того аккуратно лежащие в короткой стрижке светлые волосы. Внешностью молодой человек обладал приятной, от девушек отбоя не знал. Но светлые глаза, пухлые губы создавали образ томного блондина, с чем он никак не мог смириться. Да и выглядел моложе своих лет. Амбициозный по натуре Гришин всячески старался придать себе вид серьезный, отчего часто хмурил брови и носил двухдневную щетину. Вот и сейчас, перед закрытой дверью, настраивал себя на рабочий лад, изгонял не к месту проснувшегося студента в душе. И в дверь постучал уже двадцатипятилетний следователь.

— Степан Федорович? Добрый день! Гришин Денис Александрович, следственный комитет.

— Да-да, я понял, заходите, заходите, присаживайтесь, — услужливо залепетал завкафедрой.

Степан Федорович подставил гостю стул, вежливо улыбался и создавал вид степенный и сосредоточенный. Только беспокойные руки то и дело тянулись к вискам, приглаживали и без того зализанные и переливающиеся жирным блеском редкие волосы.

— У меня к вам несколько вопросов о Мартынове Олеге, — начал Гришин.

— Знаю-знаю, — перебил его Проскуров, глубоко вздохнул, и на лице его нарисовалось скорбящее выражение.

Гришина слегка передернуло. Завкафедрой он не знал, но почему-то физиономия его казалась пропитанной насквозь фальшью.

— Я сразу запротоколирую, если не возражаете. Он у вас числился на дневном?

— Да.

— И как у него с успеваемостью было?

— Да… знаете ли, все хорошо. На красный шел, да.

— С остальными учащимися ладил?

— Ладил, ладил! Его любили почти все! — отчеканил Проскуров.

— Вы так хорошо осведомлены о нем. У вас ведь много студентов? Вы обо всех так много знаете? — Гришин задал вопрос и начал что-то записывать на листке бумаги.

Проскуров слегка запнулся. Его глаза пытались рассмотреть, что же там строчит следователь, шея вытянулась, и сам он, казалось, сейчас расстелется посреди стола. Но следователь поднял взгляд и строго посмотрел на собеседника. Завкафедрой громко сглотнул, потом, словно опомнившись, начал неуверенно:

— Д-да я бы не сказал… Извините, к-как вас величать?

— Денис Александрович.

— Да-да, Денис Александрович, совершенно верно. — Проскуров вытер ладонью капли пота со лба и продолжил: — Пятикурсники тут все глаза нам со своими дипломами намозолили. Все как на ладони. Да и самоубийство не каждый день бывает, знаете ли…

— А почему вы решили, что это самоубийство? — вдруг строго спросил следователь.

— К-как же? Так говорят…

— Кто говорит?

От удивления Проскуров уставил свои глаза на Гришина и не нашелся, что ответить. Промямлил только:

— Н-но как? Все говорят… Повесился, мол… А что, разве нет?

— А его сокурсники что говорят? Друзья-то были у него?

— Да тоже что повесился.

— А о нем что говорят? Как его характеризуют?

— Странный он какой-то был, понимаете?

— В каком смысле странный?

— Ну… — От напряжения Степан Федорович выпучил глаза, красные тоненькие прожилки опутали круглый белок.

Гришин отвел взгляд. Но на листке что-то начеркал, что еще больше взволновало завкафедрой.