Темный рассвет - [13]

У него никогда не было времени на семью. Быть Клинком Матери значило жить со смертью – с пониманием, что каждая перемена может быть последней. Казалось несправедливым искать себе жену, чтобы, вероятно, оставить ее вдовой, или заводить ребенка, который вырастет сиротой. Меркурио не испытывал желания стать отцом. Если бы вы спросили у него, почему он приютил ту черноволосую беспризорницу, скорее всего, он бы пробубнил что-то о ее даре, ее выдержке, ее хитрости. И уж точно рассмеялся бы, скажи вы, что он нуждался в ней не меньше, чем она в нем. Перерезал бы вам глотку и закопал глубоко в земле, если бы вы сказали, что однажды он полюбит ее, как родную дочь, которой у него никогда не было.

Но в глубине души, даже приканчивая вас, он бы знал, что это правда.

И вот к чему это привело. Теперь он червяк на крючке Друзиллы. Несмотря на свой блеф, Меркурио понимал, что Леди Клинков не ошиблась, – Мия любила его, как родного. Она ни за что не позволит ему умереть, если посчитает, что у нее есть шанс его спасти. А с этими проклятыми демонами, живущими в ее тени и пожирающими страхи, по мнению Мии, шанс был всегда.

Старик взглянул на гранитного колосса над собой. На меч и весы в ее руках. На эти безжалостные глаза, буравящие в ответ.

– Ну и где ты, бездна тебя побери? – прошептал он.

Старый епископ покинул зал и поковылял по горному лабиринту, громко стуча тростью по черному камню. Десница Друзиллы крался в тени и держался на почтительном расстоянии. Когда Меркурио добрался до цели, его колени ныли – он не помнил, чтобы в этом месте было столько ступенек. Перед ним выросли две темные деревянные двери, украшенные тем же узорчатым мотивом, что и стены. Каждая из них весила под тонну, но, протянув крючковатую руку, старик с легкостью распахнул створки.

За ними обнаружился бельэтаж с видом на лес резных полок, выстроенных как садовый лабиринт и тянувшихся так далеко во тьму, что им не виделось края. На каждой полке стояли ряды книг всех форм, размеров и описаний. Пыльные тома, пергаментные свитки, тонкие дневники и тому подобное. Великая читальня Богини Смерти, населенная мемуарами королей и завоевателей, теоремами еретиков и шедеврами безумцев. Мертвые книги, утерянные книги и книги, которых никогда даже не существовало, – их сожгли на кострищах верующие, их поглотило время, или они попросту были слишком опасными, чтобы их писать.

Бесконечный рай для любого читателя и сущий ад для любого библиотекаря.

– Так-так-так, – раздался сиплый голос. – Взгляните-ка, кого нелегкая принесла.

Повернувшись, Меркурио увидел старого лиизианца в потрепанном жилете, облокотившегося на тележку с книгами. По бокам лысеющей головы топорщились два пучка белых волос, крючковатый нос венчали очки с невероятно толстыми стеклами. Он так горбил спину, что напоминал ходячий вопросительный знак. В его бескровных губах тлела дорогая сигарилла.

– Здравствуй, летописец, – поздоровался Меркурио.

– Далековато ты забрел от Годсгрейва, епископ, – прорычал Элиус.

Он подошел к Меркурио вплотную, испепеляя его взглядом, и вытянулся во весь рост. Пока они стояли нос к носу, Элиус будто увеличивался в размерах, его тень становилась длиннее. Воздух потрескивал от темных разрядов, вдали между полок послышался шорох колоссальных существ. Подползающих ближе.

Черные глаза Элиуса вспыхнули, голос с каждым словом звучал тверже и холоднее:

– Если тебя вообще можно еще называть епископом, – сплюнул он. – Я думал, что после твоей выходки тебе будет стыдно показываться из-за двери спальни! Не говоря уж о том, чтобы притащиться сюда! Что привело твой предательский зад в библиотеку Черной Матери?

Меркурио показал на запасную сигариллу, вечно торчавшую за ухом летописца.

– Покурим?

Элиус застыл на секунду, сверкая молниями в черных глазах. А затем, тихо рассмеявшись, распростер руки и похлопал Меркурио по худому плечу. Прикурив сигариллу, вручил ее старику.

– Ну что, у тебя все хорошо, мелюзга?

– Разве похоже, что у меня все хорошо, старый хрыч? – парировал Меркурио.

– Выглядишь дерьмово. Но не спросить было бы невежливо.

Меркурио прислонился к стене и посмотрел на библиотеку, вдыхая сладкий серый дым. На вкус он был клубничным, от сладости бумаги пощипывало язык.

– Таких больше не выпускают, – вздохнул он.

– Так можно сказать обо всем в этой библиотеке, – ответил Элиус.

– Как ты вообще, старый ублюдок?

– Как мертвец.[6] – Летописец прислонился к стене рядом с ним. – А ты?

– Примерно так же.

Элиус фыркнул, выдыхая серое облачко.

– Насколько я вижу, в твоих жилах до сих пор бьется пульс. Зачем, ради бездны, ты притащил сюда свой хандрящий зад, сынок?

Меркурио затянулся сигариллой.

– Это долгая история, дедуля.

– История о твоей Мие, как я полагаю?

– …Как ты догадался?

Элиус пожал костлявыми плечами, в его глазах за невероятно толстыми очками выплясывала смешинка.

– Она всегда казалась мне девушкой с историей.

– Боюсь, мы приближаемся к финалу.

– Ты слишком юн, чтобы быть таким пессимистом.

– Мне шестьдесят два гребаных года! – рыкнул Меркурио.

– Как я и сказал, слишком юн.

Меркурио невольно рассмеялся, и с его губ сорвался теплый дым. Почувствовав покалывание никотина в крови, он вновь прислонился к стене.