Тёмный Рассвет. Дорогой ненависти - [9]

— Мудрые слова. Ты не по годам умна, девочка моя, — «И честолюбия в тебе хоть отбавляй».

Сайлорен от похвалы смущенно покраснела и снова отвела взгляд. Так прошло несколько минут. Палпатин молчал, всматриваясь в Силу. Аура девочки слабо мерцала, то вспыхивая чуть ярче, то угасая. Она не боялась. Совершенно не боялась тьмы, наполнявшей его собственную Силу, хотя полностью не замечать ее не могла, несмотря на отсутствие обучения. В ее сознании смешивались тревога, волнение, жажда знаний, страх не справиться… но не было страха перед ним. Внезапно она резко встала, в несколько стремительных шагов обогнула рабочий стол и опустилась перед его креслом на одно колено.

— Я Сайлорен, дочь Ингвара, графа Лорского, клянусь в верности вам и вашему учению. Клянусь быть верной словом и делом. Клянусь беспрекословно исполнять вашу волю. Клянусь защищать вас и хранить вам преданность до последнего вздоха и последней капли крови.

В тишине кабинета слова вассальной клятвы прозвучали тяжело и веско. Умолкнув, девушка застыла в тревожном ожидании, не смея больше поднять глаза. Примет ли император её клятву… Сам Шив Палпатин, быстро справившись с изумлением, вызванным такой безоглядной решимостью столь юной особы, торжествующе усмехнулся. Уже давно каждый шаг, каждый вздох его был многократно просчитанной далеко ведущей игрой. Очередная партия принесла новый выигрыш. Владыка ситхов медленно поднялся и положил ладонь на голову коленопреклоненной девушки.

— Я, Император Шив Палпатин, слышу и принимаю твою клятву. Встань, дитя. Тебе предстоит многому научиться. И тогда ты сможешь реализовать свой потенциал в полной мере, а я смогу гордиться твоими успехами.

Полтора года назад. Параллельная вселенная

Солнце ещё стояло высоко над горизонтом, но под кронами деревьев света было мало. Толстые ветви перекинулись над узкой дорогой, тянувшейся до подножья гор и крутыми извивами уходившей затем вверх, на перевал. По дороге неспешно катилась карета, запряженная четверкой лошадей и окруженная десятком вооруженных всадников. Позади кареты трусил статный гнедой конь под богато украшенным седлом.

— Эдвард, я больше никогда не послушаюсь твоего совета, — из окна кареты выглянула молодая девушка, лет семнадцати. Светлые волосы ее были заплетены в тугие косы, серо-зеленые глаза смотрели весело и задорно.

— Миледи, ваш отец велел позаботиться о вас в пути. Я всего лишь исполняю его приказ, — с улыбкой отозвался один из воинов, немолодой темнобородый мужчина, у пояса которого висел длинный меч в отделанных серебром ножнах.

— Понимаю. Но больше трястись в этой телеге я не намерена. Хватит и одного дня.

— Как пожелаете, миледи. Но смею вас уверить, в горах холоднее, и ночевать под крышей вам будет гораздо приятнее, чем на голой земле.

— Как будто я на голой земле не спала, — хмыкнула девушка. — Впрочем, я на тебя не сержусь. Просто лишний раз убедилась, что не по нраву мне жизнь белокожих девиц-домоседок. Останови, — крикнула она кучеру, и едва карета стала, легко спрыгнула на землю, не пользуясь ступеньками. Изящная, подвижная, в мужской одежде и поблескивающей кольчуге, она быстро отцепила поводья гнедого и вскочила в седло. Конь переступил с ноги на ногу, мотнул головой, а она потрепала его по шее и поправила меч на боку.

— Так гораздо лучше. Так я могу дышать. Могу смотреть, — она засмеялась. — Поехали.

Гнедой сразу перешел на рысь, чувствуя отличное настроение хозяйки. Остальные всадники поскакали следом. Карета по-прежнему подпрыгивала на корнях и ухабах, но теперь она катилась позади основной кавалькады. День начал клониться к вечеру.

Вскоре остановились на привал. Просто, по-походному. Развели костер, сварили ужин. Ели все вместе, из общего котла. Настроение было приподнятое, и никто не вспоминал, что светловолосая девушка — дочь знатного феодала, а десятеро воинов — его вассалы. Бэрилл не была высокомерна и не кичилась своим происхождением. А спутников своих искренне уважала за доблесть и отвагу, не раз проявленные ими в бою.

Хотя вокруг было спокойно, на ночь распределили часовых. Бэрилл, само собой, от стражи освободили. Остальные разделились по двое и по жребию распределили дежурства. В небе уже начали загораться звезды. С близких гор потянуло холодным ветерком. Кони щипали траву, иногда переступая спутанными ногами. Бэрилл некоторое время сидела на ступеньке кареты, глядя в ночную темень, едва разгоняемую отблесками догорающего костра, а затем забралась в карету и улеглась, накрывшись одеялом. Да, Эдвард прав — все-таки, здесь спать уютнее, чем на земле.

Был тихий час далеко за полночь, когда темнота самая черная, а сонливость самая неодолимая. Между деревьями шевельнулась тень. Одна, другая, третья… Часовые стояли на противоположных концах стоянки и всматривались в ночь. Где-то еле слышно зашуршали листья. Один из часовых насторожился, поднял руку, желая подозвать товарища — и повалился на землю со стрелой в горле. На булькающий предсмертный хрип подбежал второй часовой, одновременно выкрикнув «Тревога!». Ему следующая стрела задела по касательной щеку, а в следующее мгновение на поляну бросились неизвестные. Молча, ни боевых кличей, ни приказов. Только лязг оружия. Оставшиеся в живых девять защитников лагеря приняли бой.