Темный оттенок магии - [15]

Лайла оттолкнулась от перил и пошла по палубе к себе в каюту. Доски гулко вторили ее шагам, и девушка впервые за ночь почувствовала себя в безопасности. Она прекрасно знала, что безопасности здесь нет и в помине, что везде в городе опасно: и в шикарной карете в Мейфэре, и уж тем более на полусгнившем судне в сомнительном доке. Но все равно это место – привычное? укромное? – порождало чувство безопасности или вроде того. Никто не следил за тем, как Лайла пересекла палубу. Никто не видел, как она спустилась по крутым ступенькам в корабельные недра. Никто не шел вслед за ней по сырому коридорчику до каюты в самом конце.

Узел у горла наконец удалось развязать, Лайла скинула плащ и швырнула на койку, подвешенную на одной из стен каюты. Туда же отправился и цилиндр, содержимое которого вывалилось на темное покрывало. В углу стояла печка с едва тлеющими углями. Лайла разворошила их, потом взяла щепку и зажгла сальные свечи, расставленные по всей каюте. Затем девушка стянула перчатки и тоже кинула их на койку. Наконец сняла кожаный ремень вместе с кобурой и кинжалом. Разумеется, это было еще не все оружие, но с остальным Лайла расставалась только в случае крайней необходимости. Кинжал – обычный, хоть и чрезвычайно острый, – она бросила на кровать к остальным вещам, а вот кремневый револьвер бережно, даже благоговейно опустила в ящик стола. Кастер (у хорошего оружия должно быть имя) был подлинной жемчужиной; в прошлом году девушка вынула его из руки одного мертвого богача.

Пока Лайла добиралась до доков, возбуждение от ночных приключений развеялось, и теперь девушка устало развалилась на стуле. Как и трап, тот резко и недовольно заскрипел, когда она забросила ноги в сапогах на стол. Потертая деревянная столешница была завалена картами, в основном свернутыми, но одна расстилалась во всей своей красе, придавленная камешками и крадеными безделушками. Лайла любила ее больше всего, потому что на ней не было ни одной надписи. Наверняка кто-то знал, что это за карта, но только не Лайла. Для нее это была карта неведомых земель.

На столе стоял, прислоненный к стенке, большой осколок зеркала с мутными краями, Лайла поймала собственный взгляд, слегка поморщилась и взъерошила темные растрепанные волосы длиной до подбородка.

Лайле было девятнадцать, и каждый год оставил свою метку. Девушка потрогала кожу под глазами, оттянула щеки, провела пальцем по губам. Давным-давно никто не называл ее красивой.

Не то чтобы Лайла хотела быть красивой – красота не принесла бы ей пользы. Господь свидетель, она не завидовала леди с их тесными корсетами, пышными юбками, писклявым и неуместным смехом и притворными обмороками. Ее бесило, как они опирались о руки джентльменов, притворяясь слабыми, чтобы извлечь выгоду из их силы.

Лайла абсолютно не понимала, зачем притворяться слабой.

Она попыталась представить себя одной из леди, которую ограбила сегодня, и улыбнулась: как легко запутаться во всех этих юбках, споткнуться, выдать себя. Она ухмыльнулась. Сколько таких дамочек флиртовали с ней, падали в обморок, вцеплялись в ее руку и делано восхищались ее силой!

Лайла вспомнила о добыче, лежавшей в кармане.

Все, хватит.

Так им и надо – пусть не прикидываются слабыми. Может, теперь-то они перестанут падать в обморок, едва завидев цилиндр, и хвататься за каждую протянутую руку.

Лайла оперлась затылком о спинку стула. Она слышала, как Пауэлл шумит у себя в каюте: пьет, ругается и хвастается своими подвигами перед вогнутыми стенами гниющего судна. Он рассказывал о землях, которых на самом деле никогда не видел, о девицах, которых не соблазнял, и о сокровищах, которых не находил. Он был лжецом, пьяницей и глупцом (в любой день можно было наблюдать его во всех трех ипостасях в трактире «Бесплодный прилив»), но у него была лишняя каюта, а Лайла нуждалась в жилье, так что они договорились. Ей приходилось делиться добычей в благодарность за гостеприимство, а он взамен закрывал глаза на то, что сдает комнату преступнику, разыскиваемому полицией, – точнее, не преступнику, а преступнице.

Пауэлл, как всегда, разглагольствовал в своей каюте. Он мог говорить часами, но Лайла привыкла к этим звукам и обращала на них не больше внимания, чем на скрипы, треск и шорох старого «Морского царя».

Она уже склонила голову в дремоте, как вдруг кто-то постучал три раза в дверь. Вернее, постучал дважды, поскольку был слишком пьян, и на третий раз рука соскользнула и проехалась по дереву. Лайла сняла ноги со стола и тяжело опустила их на пол.

– В чем дело? – крикнула она, вставая, когда дверь распахнулась. В проеме стоял Пауэлл, шатаясь от виски и легкой качки.

– Лааааайла, – произнес он нараспев. – Лаааа-айлаааааа.

– Что?

В одной его руке была бутылка, в которой плескалось виски, а другую Пауэлл протянул ладонью вверх.

– Моя доля.

Лайла засунула руку в карман и достала пригоршню монет. Большинство оказалось тусклыми медяками, но среди них блеснуло и несколько серебряных. Она отобрала их и опустила в ладонь Пауэлла. Тот сжал кулак и звякнул деньгами.

– Маловато, – буркнул он, когда девушка ссыпала медь обратно в карман. Лайла подумала о серебряных часах в кармане жилета, но не вытащила их, сама не зная почему. То ли потому, что они ей приглянулись. То ли просто решила не баловать Пауэлла дорогими подарками, а то привыкнет и будет их всегда требовать.