Темный мир - [76]

— Если ты такой умный, ты должен понимать, чего стоят клятвы колдунов?

— Эта единственная, которую ты сдержишь. Говори: клянусь тем, кто дал мне мою силу…

И в этот момент грохнул оглушительный взрыв. Кусок стены на уровне второго этажа вылетел, и из пробоины повалил густой дым.

Кто-то напоролся на нашу забытую растяжку…

И дальше все смешалось. Какие-то новые ведьмы налетали на Волкова, как вороны на медведя, и он отбивался от них молниями и огнем, и еще откуда-то невидимый ударил пулемет, и видно было, как разлетаются от панциря Волкова в разные стороны пули — буквально как брызги воды, когда из шланга под большим напором направляешь ее на какое- то препятствие… Он загасил невидимых пулеметчиков, но все равно кто-то продолжал стрелять в него, а потом я увидел, что Артур лежит со стрелой в груди, а Аська подползает к нему, а потом меня откинуло чем-то — не взрывом, а чем-то подобным тому сотрясению пространства, которым он по нам шарахнул, только теперь это применили против него, — я успел увидеть, как он, взмахнув неловко руками, летит спиной вперед, и врезается в черный камень, и сползает по нему. Потом я сам с немалой силой приложился спиной к деревянной лестнице, перевернулся и свалился с нее, а когда выбрался, чтобы увидеть, что же там дальше…

В общем, там был расстрел. Ведьмы окружили Волкова полукольцом и всаживали в него стрелы с какой-то потрясающей скоростью и нечеловеческой силой, и было видно, что уже не все стрелы застревают в невидимой броне, а многие и многие ее пробивают. И тут появилась Маринка. В руке ее был лом, обычный железный лом — и вот этот лом она, размахнувшись, метнула Волкову в грудь, и он с силой снаряда пробил тело насквозь и пригвоздил колдуна к черному камню.

На миг стало тихо. Все почему-то замерли. А потом я увидел, что конец лома, торчащий из тела, засветился. Не как раскаленный металл — красным, а сначала синим, потом пронзительно-фиолетовым…

И Волков закричал. Весь утыканный стрелами, пригвожденный к камню — который, похоже, высасывал из него то ли его магическую суть, то ли просто жизнь, — он кричал от боли и страха, и не могу сказать, что я ему сочувствовал, — хотя и злорадства не испытывал, а только какое-то жестокое отупение.

Маринка подошла к щиту, подняла его и закинула за плечо. Не оглядываясь, пошла в мою сторону — кажется, даже и не видя меня. И тут я увидел ее лицо…

Белая кожа с черными прожилками и глубокими морщинами. Совсем черная вокруг глаз. Глаза белесые, выцветшие, неподвижные. Острый хрящеватый нос, вытянувшийся подбородок. И рот — почти безгубый, круглый, как у миноги, и полный неровных острых грязных зубов.

— Пойдем со мной, — сказала она.

Я попятился.

И в этот момент Волков что-то сделал. Из последних сил. Пустил молнию, или огонь, или что-то еще. Не знаю, что именно, да и не узнаю никогда, потому что от этой штуки сдетонировали аммонитовые патроны. Которые без детонаторов безопасны, как дрова. Они лежали в мешке под помостом, где их оставила Аська. Почти у самого камня.

Можете мне не поверить, но я успел увидеть этот взрыв как бы в замедленном темпе. Белая звезда, и просто исчезнувший помост, и как подлетают вверх, отрываются и пропадают из виду ноги Волкова, и как по черному камню за ним начинают змеиться трещины — не прямые, не ломкие, как если бы разбивали обычный камень или там стекло, — а извилистые, разветвленные, образующие какой-то изощренный узор, в каждое мгновение что-то напоминающий мне — древние письмена, когда-то виденные и забытые, да, наверное, так, — камень распадался огненными буквами, что-то сообщая тому, кто сможет запомнить и прочитать…

И еще: на миг мне показалось, что я вижу стремительно летящую Рагнару с боевым серпом, занесенным для удара, и лениво подумал: нуда, ноги-то мы ему оторвали…

Потом меня приложило обо что-то, и наступила темнота.

Затем пришли видения. Сначала я бегал по тайге за Маринкой, а потом оказался в той школе. Я много дней бродил по этажам в поисках выхода, но не находил его. Пули все так же влетали в окна и, ударяясь о стену, осыпали меня известковой и кирпичной пылью. Потом меня нашла собака Лили — та, грязно-белая, страшная, именем Хукку. Это было важно — что я помнил имя. Собака привела меня к Лиле. Лиля сидела во внутреннем дворике, и перед нею было разложено несколько кучек костей. Она задумчиво и отрешенно перебирала их, время от времени перекладывая какую- нибудь маленькую косточку из одной кучки в другую. Потом она стала посылать меня в подвал школы, чтобы принести кости оттуда. Подвал был набит костями. Я приносил.

…Я все говорю «школа», но это могла быть и больница какая-нибудь, и какое-нибудь здание администрации, вынесенное немного в сторону от деревень, — может быть, хотели когда-то укрупнять колхоз, начали строить, а тут все возьми и посыпься. Что это школа, мы решили, найдя во дворе разбитый глобус, которым кто-то когда-то играл в футбол. А здание было такое: на склоне, и та часть, что ниже по склону, двухэтажная, а те, что выше, — одно. Замкнутый квадрат с внутренним двориком. Во дворике, помню, стояло засохшее дерево — довольно большое. Ну а так — коридоры, налево окна, направо — классы или палаты, или там какие-нибудь офисы; кое-где даже остались двери и линолеум на полу. Ну а так — ни мебели, ничего. Я сейчас уже и не помню, послали наше отделение эту школу проверить или же Маркушкин сам решил заглянуть и понюхать, чем там пахнет… Вообще-то месяца три все было спокойно, и все решили, что банда либо ушла за перевалы, либо распалась в мелкую фракцию и легла на дно и что-то готовит, а значит, теперь это дело фээсбэшников, пусть они через агентуру выясняют, где их ждать и с чем; наше же дело бульдожье: вцепиться и не выпускать.