Тёмный легион - [158]

– Эй? Кто еще живой? – хрипло позвал Цент.

Спустя секунду откликнулась вначале Машка, а затем и Алиса. За ними подали голос берсеркеры. Лишь один боец отряда не отозвался. У Цента сжалось сердце от одного только допущения, что его лучший друг не пережил замеса с силами ада. Неужели, наконец, случилось то, чего он так долго ждал, о чем грезил, что вымаливал у бога? Цент постарался взять себя в руки и не радоваться раньше времени. Прежде всего, следовало убедиться лично, что Владик перестал подавать все признаки жизни до последнего, и только после этого открывать шампанское.

С немалым трудом поднявшись на четвереньки, Цент выплюнул изо рта кровь и черную вязкую дрянь, о происхождении которой даже не хотелось думать, после чего нащупал взглядом искомого субъекта. Тот лежал неподалеку, и не шевелился. Цент пополз к нему, ощущая нарастающую радость, готовую взорваться восторгом и безудержным ликованием. Могло ли так случиться, что в один день он будет отмечать два великих праздника – победу над силами тьмы и избавление себя от Владика? Такое торжество способно затмить даже Новый год.

Добравшись до программиста, Цент склонился над ним, и прислушался. Владик лежал неподвижно, и, вроде бы, не дышал.

– Очкарик? – тихо позвал Цент, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не запрыгать от счастья.

Владики не отозвался.

Уже предвкушая грядущие поминки по геймеру, задорные, веселые, с плясками и конкурсами, Цент осторожно коснулся пальцем носа Владика. И в тот же миг вся радость, уже готовая прорваться наружу, была вероломно порушена, обратившись скорбью. А все потому, что программист в ответ на прикосновение распахнул глаза, и диким взглядом уставился на Цента. Ну и, разумеется, тут же занялся своим любимым делом – принялся громко, и с выражением, цитировать свою многотомную жалобную книгу.

– Мне плохо, – заныл Владик. – У меня все болит. Я, кажется, ранен. Я….

– Лежи, лежи, не шевелись! – взмолился Цент. – Я сейчас, сползаю за топором, и вернусь.

Но и тихо прибить Владика не удалось, потому что к нему сползся весь личный состав. При таком обилии свидетелей нечего было и думать о том, чтобы стукнуть очкарика секирой по голове, а потом списать все на несчастный случай.

– Бог мертв? – спросила Машка. Выглядела она ужасно, как и все остальные герои.

– Надеюсь, – вздохнул Цент.

– Но как тебе это удалось?

– Съел его сердце. Спасибо ведьме – закалила желудок. После ее угощений из мертвецов, я, наверное, даже лосиные экскременты бы навернул и не поморщился. Вы как, целы?

Выяснилось, что все живы и частично здоровы. Уцелеть изволил даже Владик, чего Цент никак не мог ему простить.

– Тогда давайте выбираться из этой могилы, – постановил герой девяностых. – Надо еще пленников найти и освободить.

Он поднялся на ноги, пошатываясь, подошел к волшебной секире, подобрал ее и сунул за пояс. Хоть и не было никакого желания иметь дел с древними богами и их наследием, но от этого чудесного топорика Цент отказываться не собирался. Что-то подсказывало ему, что оружие, способное убивать зомби, у него без дела не залежится.

Глава 18

– Навались ребята, не ленись! Не на чужого дядю пашите, на себя. Владик, ленивое создание, опять ты меньше всех напрягаешься! Вот дождешься, посажу тебя обратно на луковую диету.

Страдалец и рад бы был напрячься сильнее, но это было физически невозможно. Он и так трудился на пределе, порой даже перешагивая за него. Впрочем, не он один. Работы по восстановлению Цитадели шли круглые сутки, люди прерывались лишь на сон да на приемы пищи. Но если все работали добровольно, поскольку осознавали важность и необходимость своего дела, то программист был вынужден вкалывать под неусыпным надзором друга Цента. А уж тот с него буквально глаз не спускал, и стоило только страдальцу на мгновение выпустить из рук инструмент или транспортируемый груз, или того хуже – присесть, дабы перевести дух и смахнуть пот со лба, как тут же рядом возникал безжалостный надсмотрщик, и решительно требовал немедленно прекратить изготовление баклуш. Владик, конечно, пытался намекать, что он не из железа отлит, что и ему свойственна усталость, но все эти попытки воззвать к человечности Цент успешно пропускал мимо ушей, и подкреплял свои требования угрозами новых невыносимых диет.

– Ты, Владик, даже не за троих, за пятерых пахать обязан, – втолковывал бездушный изверг. – После всех твоих злодеяний, после предательства рода человеческого, после того, как встал ты на сторону сил тьмы, эти добрые люди дали тебе второй шанс. Я бы не дал, я лучше тебя знаю. Но они позволили тебе жить, даже не изгнали из Цитадели. Даже, что уж совсем немыслимо, согласились не подвергать тебя публичному телесному наказанию методом задорной порки кожаным ремнем. Вот это, последнее, по моему глубочайшему убеждению, является большой ошибкой. Добрая порка никому еще не пошла во вред. И люди бы ощутили, что справедливость восторжествовала, и ты бы, выхватив сотни три гостинцев, почувствовал бы, что частично искупил свою вину и имеешь право жить и дышать. А если учесть твои пищевые злодейства, а конкретно неоднократные пожирания тобою тушенки и сухариков, тот сечь тебя надлежало бы по три раза на дню в течение года. Но ведь нет, никто и пальцем не тронул. Понимаешь, сколь немыслимая доброта была явлена в твоем отношении? Такую доброту ты просто обязан оплатить самозабвенным ударным трудом.