Темные вершины - [6]

– К вам пришли, хозяин…

– Пришли? – Грузин от изумления даже приподнялся из страдальческого своего, полулежачего положения, глядел на охранника, не верил в такую наглость. Он тут мужественно сражается с болезнью, и нате, пришли к нему! Позвольте узнать, что это за пришельцы такие? Может быть, гуманоиды с неведомой планеты? Или какие-нибудь снежные человеки, а?

– Нет, хозяин, обычные лохи. – Аслан юмора не понимал, не за это оценит его история.

Лохи?! Прогнило что-то в датском королевстве, если любой и всякий лох может вот так взять да и прорваться к нему в самый разгар приступа священной гемикрании. Или нет, он путает что-то… Это эпилепсия священная, а гемикрания так, просто невыносимая.

– Я прогнать хотел, они не уходят, – извиняющимся тоном шелестел между тем Аслан, словно и не слышал мыслей Грузина, а ведь должен был, обязан, за то и держали.

– Не уходят? Убить не пробовал? – Кантришвили вдруг сделалось весело: боль рассосалась и обратно пока не шла.

– Без приказа хозяина не имею права, – кланялся Аслан.

– А Уголовный кодекс тебе уже не хозяин? – веселился Грузин.

Охранник понял, что первая опасность миновала, гроза если не разошлась окончательно, то отступила на время, безопасно погромыхивала вдали.

– Живьем прикажете выбросить или наказать за наглость? – Аслан осклабился, он любил, когда хозяин шутит, это было время богатых подарков и душевного спокойствия. В это время можно было жить удобно, не убивать и не умирать самому.

Грузин думал секунду над его словами, потом покачал головой. Выбросить никогда не поздно, но ведь зачем-то пришли к нему совсем незнакомые люди… Грузин, как всякий большой и опасный человек, очень верил в судьбу, фортуну, в то, что все неслучайно.

– Что им надо?

– Говорят, дело жизни и смерти, – потупился охранник.

– Чьей жизни?

– А? – не понял Аслан.

– Чьей, говорю, жизни, чьей смерти – моей?

– Не знаю, хозяин. Ничего не сказали, просят впустить для разговора. Я бы убил для начала, а там как скажете.

Грузин только головой покрутил. «Вот наглые!» – читал в его изумленном взгляде Аслан. Но голова не болела, а хорошее настроение не отпускало, и он махнул рукой.

– Давай, заводи!

Аслан, кланяясь, растворился в полутьме.

Грузин прислушался. Голова, правда, поутихла, но болезнь ходила совсем рядом, на мягких лапах, от присутствия ее жарко вздрагивал воздух у лица, опалял огненным дыханием. Он знал это дрожание, это слабое равновесие: случайный громкий звук, яркая вспышка – и боль вонзится в правое полушарие, уронит на колени, прижмет к полу, придавит когтистой лапой, захрипит в легких.

Он запоздало пожалел, что велел привести нахальных визитеров, надо было их выбросить на улицу – не дай бог, гемикрания вернется во время разговора. Хорош он будет, когда на полуслове вцепится руками в голову, завоет по-волчьи, покатится на пол… Кто спасет его тогда, его честь, его ужасную, как сама погибель, репутацию?

Вы скажете, что выть не обязательно, что любую боль можно стерпеть. Во-первых, видно сразу, что вам незнакомо слово «гемикрания». Во-вторых, Грузин был большим, сильным мужчиной, а такие очень плохо переносят боль, даже мельчайшую, таких даже в кабинет к стоматологу не загонишь, при том, что сами они, может, по колено в крови стоят…

Нет-нет, чужая боль нам безразлична, а своя – будем надеяться, не вернется так скоро. Да и, между нами говоря, не собирался он разговаривать с пришельцами слишком долго. Он бы и вообще не стал разговаривать, но был любопытен, как юная девушка, которая и себя желает показать, и других посмотреть, и узнать что-нибудь, чего никто еще не знает и о чем потом можно посекретничать с подругой. Вот таков был железный человек Валерий Кантришвили, которого посвященные знали под ником Грузин. Впрочем, любопытства своего он не стеснялся, любопытство и сделало его тем, кем он стал. Эта слабость – невинная, но очень человеческая – давала ему интерес к жизни, поднимала над теми, кто жил только жадностью, злобой или простой жестокостью…

Темнота зашелестела, дрогнула, и, откинувшись, как занавеска, впустила в комнату Аслана и за ним еще двоих – широкоплечего, твердо стоящего на ногах, с настороженным лицом, и среднего роста изящного блондина с взглядом рассеянным, почти растерянным. Впрочем, растерянность эта, Грузин увидел сразу, происходила не от страха. А вот широкоплечий боялся, или, точнее, остерегался. Он явно понимал, куда их привели, но вели их не насильно, пришли сами. Значит, повод имелся серьезный. И говорить нужно было, конечно, с широкоплечим.

– Кто такие, что надо? – сухо спросил Грузин.

Вообще-то, когда требовалось, он по части этикета и обаяния мог заткнуть за пояс королеву английскую Элизабет и принца ее Филиппа. Это только в России бизнесмен может быть удачливым, а выглядеть, как бирюк из леса. Настоящий же бизнесмен должен иметь необоримое обаяние, ум, образованность и, когда требуется, вести себя изысканно, иначе не видать ему в жизни счастья и первый же сержант полиции пристрелит его при попытке подломить ларек с колбасой – не говоря уже о коллегах-отморозках.

Но сейчас ситуация была явно неравная, к тому же мутная, а лучший способ рассеять туман – шок. Суровый прием сразу делает разговор конкретным.