Темные тайны - [10]

— Бен?

Он снял шапку — под ней оказалась копна черных как смоль волос, торчавших в разные стороны, словно шерсть на старом лабрадоре. Пэтти будто ледяной водой окатили — так это было неожиданно: ее рыжеволосый сын куда-то исчез. Он выглядел старше своих лет. И казался каким-то злобным. Будто этот сидевший перед ней мальчишка навсегда изгнал того Бена, которого она знала.

Мишель вскрикнула, Дебби расплакалась.

— Зачем тебе это, сынок? — спросила Пэтти.

Она мысленно убеждала себя не реагировать слишком остро, но поступала сейчас именно так. Идиотская выходка подростка (и не более того!), так неужели из-за нее стоит портить отношения с сыном! Пока Бен сидел, уставившись в стол с ухмылкой на лице, защищаясь таким образом от всплеска женских эмоций, Пэтти судорожно придумывала объяснение и оправдание его поступку. В детстве он ненавидел свои рыжие волосы, потому что из-за них его всегда дразнили. Может, до сих пор дразнят? Может, это очередной акт самоутверждения; а ведь в этом нет ничего плохого. Но с другой стороны, рыжие волосы у него — от нее, и не эту ли связь он пытался оборвать? Разве это не отторжение? Наверное, Либби, которая цветом волос тоже пошла в нее, сейчас переживала то же самое: худенькими пальчиками она держала перед собой прядку своих волос и хмуро ее изучала.

— Ладно, — сказал Бен, шумно проглотив яйцо, и встал, — хватит! Подумаешь, какие-то волосы! Делов-то!

— Но они у тебя были такие красивые.

Он как будто задумался над ее словами, потом покачал головой — в ответ на них или по поводу всего утра, она не могла точно сказать, — и направился к двери.

— Просто успокойтесь, — сказал он, не оборачиваясь. — Приду вечером.

Ей показалось, что он сейчас шарахнет дверью, но он тихо прикрыл ее за собой, а это, пожалуй, намного хуже. Пэтти дунула себе на челку и оглядела стол — с трех сторон на нее смотрели распахнутые голубые глаза в ожидании, как она себя поведет. Она сначала улыбнулась, потом слабо рассмеялась:

— Да, пожалуй, немного странный поступок.

Дочери оживились и сразу будто выпрямились на стульях.

— Он вообще какой-то странный, — добавила Мишель.

— Теперь у него волосы подходят к одежде, — сказала Дебби, отирая слезы тыльной стороной ладошки и отправляя в рот блин.

И только Либби молча смотрела в тарелку, сгорбившись над столом. Только у ребенка может быть столь подавленный и несчастный вид.

— Все образуется, — сказала Пэтти и легко потрепала ее по щеке, опасаясь, как бы снова не расстроились остальные.

— Нет, не образуется. Он нас ненавидит.

Либби Дэй

Наши дни

Через пять дней после встречи с Лайлом за пивом я съехала со своей горы и порулила в сторону бывшей промзоны чуть западнее центра города. В эру скотобоен местность процветала, а потом не одно десятилетие пребывала в упадке, и теперь здесь сплошь высокие кирпичные здания без признаков жизни с вывесками переставших существовать компаний: «Рафтери колд сторидж», «Лондон биф», «Даннхаузер кэттл траст». Несколько брошенных строений переоборудовали в приносящие вполне легальный доход дома с привидениями; в них во время Хеллоуина горит свет, там горки с пятиэтажный дом, замки, где обитают призраки да упивается молодежь и подростки, прячущие в куртках пиво.

Но в начале марта местечко оставалось пустынным. Из окна машины я замечала, что время от времени кто-нибудь входит в какое-нибудь здание, правда, непонятно, с какой целью. Рядом с рекой местность из почти безлюдной постепенно превращалась в зловеще-пустынную — настоящие руины.

Когда я парковалась перед четырехэтажным домом с табличкой «Корпорация Толлмэнов», отчего-то стало не по себе. Вот когда я пожалела, что у меня мало друзей. То есть что их вообще нет. Не следовало ехать сюда одной, но уж если поехала, кто-то должен был меня ждать. Впрочем, я на всякий случай оставила дома на внутренней лестнице записку о том, где нахожусь, и приложила письмо от Лайла. Если я вдруг исчезну, копы будут знать, откуда начинать поиски. Конечно, будь у меня подруга, она бы участливо, как умеют говорить только женщины, сказала: «Ни за что на свете не позволю тебе туда ехать».

А может, и не сказала бы. После убийств в нашем доме я вообще мало в чем разбираюсь. Я, например, считаю, что в жизни может произойти самое страшное, потому что самое страшное действительно произошло. С другой стороны, не означает ли это, как ничтожно малы шансы, что со мной, Либби Дэй, произойдет нечто еще более ужасное? Статистика — штука упрямая. Но мне сложно решить, как себя вести, — я впадаю из одной крайности в другую: то проявляю чрезмерную осторожность (всегда сплю с включенным везде светом и маминым стареньким кольтом на прикроватной тумбочке), то чудовищную беспечность (понесла же нелегкая в какой-то Клуб Смерти!).

На мне были ботинки на высоких каблуках, чтобы прибавить несколько сантиметров роста; правый из-за изуродованной ноги на мне болтается. Было очень страшно и немного стыдно, но я была настроена самым решительным образом, потому что никому на свете деньги сейчас не были нужны так, как мне. За вчерашний день я пробовала думать о своих действиях с менее обидной для себя точки зрения и добавить своим поступкам благородства. Кому-то интересна моя семья — да, я ею горжусь, поэтому позволяю совершенно незнакомым людям разбираться в том, что без меня им сделать не удастся. Ну а если при этом у них появилось желание предложить мне деньги — что ж, возьму, я не гордая.