Тёмные самоцветы - [101]

— Это правда? Вы говорите, что думаете?

— Да. — Он кивнул.

Медленно, не сводя с него глаз, Ксения, завела его руки себе за спину и прошептала:

— Оставьте их там.

— Вы уверены? — спросил он.

Она кивнула, раздумывая, что делать дальше.

— Нам надо прижаться друг другу?

— Если вам этого хочется, — спокойно откликнулся он, но даже не шевельнулся.

Хочется?! Что значит — хочется? Хочется — перехочется! Да и хочется ли — вот вопрос. Надо признаться, ее все же тянет к этому сильному и непонятному человеку, однако… Не вполне понимая, что должно следовать за этим «однако», Ксения чуть помедлила и неуклюже прислонилась к мужу.

— Так?

— Так, — сказал он. — Но этого мало. Нужно бы и еще кое-что.

Что же? Ксения призадумалась, потом покраснела и покосилась на дверь.

— Вы хотите раздеть меня? — еле ворочая языком, спросила она.

— Нет, — усмехнулся мучитель. — Но вы бы весьма меня осчастливили, если бы сами сделали это.

— Что? — поперхнулась она, холодея от страха. — Мне раздеть вас?

Ракоци покачал головой.

— Нет, это уж точно бы походило на подвиг, а мы ведь уговорились следовать лишь вашим желаниям. Я же со своей стороны только пытаюсь вам намекнуть, что одежда порой нас стесняет и не дает нашей плоти заговорить на своем языке. А потому, если вы…

Ксения вскинула руку.

— Довольно. Все правильно. Не запутывайте меня. — Она решительно распустила завязки на сарафане, позволив тонкой шелковой ткани лечь золотисто-красной лужицей у своих ног, и обхватила себя руками, нервно комкая пальцами сборки нательной сорочки.

Видя, что она вся дрожит, Ракоци кивком указал на стойло с овчинами.

— Там вам сразу станет тепло и уютно, — сказал ласково он.

— Мне? — попыталась слукавить она. — Или нам обоим?

Он был серьезен и подтвердил:

— Да, нам обоим.

Ее опять затрясло, но уже от нахлынувших жутких воспоминаний. Давнее прошлое не давало забыть о себе. Переступив через сброшенный сарафан, Ксения передернулась и побрела к дальнему стойлу.

— Полагаю, вы правы, — храбрясь, заявила она. — С виду тут гораздо удобнее, чем на камнях.

Ракоци подошел к ней, но встал так, чтобы она могла видеть дверь.

— А теперь? Что будет дальше, Ксения?

Ответ был столь тихим, что он едва расслышал его.

— Приласкайте меня.

— Если таково ваше желание, — отозвался Ракоци, но не двинулся с места.

— Я хочу, чтобы вы ласкали меня, — повторила она напряженно.

— Скажите мне как.

— Я… я не знаю. — Ксения вдруг озлилась. — Как-нибудь. Как умеете. — Она повернулась к нему. — Я согласна на все.

— На все? — Он вгляделся в ее лицо, словно пытаясь понять, так ли это на деле. — Хорошо. И все же, если вам что-то покажется неприятным, дайте мне знак — и я сразу же вас отпущу.

— Да, — сдавленно пискнула Ксения, сглатывая комок, подкатившийся к горлу. — Я дам вам знать, — кашлянув, заявила она, приготовляясь к бурной и грубой атаке.

Ее не последовало. Ракоци лишь подался вперед и осторожно распустил завязки ее сорочки. Ткань, тонкая, как паутинка потекла с белых плеч, позволив ему поцеловать обнажившуюся ключицу; миг, еще миг — и руки его, отыскав ее груди, чуть придержали их в полураскрытых ладонях. Оставшись в одних коротких чулочках и войлочных обиходных туфлях, Ксения ощутила себя совсем беззащитной.

— Вы — само совершенство, — прошептал он, любуясь ее наготой. — Не стыдитесь меня, я ведь ваш муж. Мы не должны стесняться друг друга.

Ей захотелось броситься прочь, но легкий зуд в набухших сосках все нарастал, расходясь волнами по всему телу. «Нечего беспокоиться, пока я стою на ногах, — уверяла она себя, содрогаясь. — Нечего беспокоиться, я всегда могу вырваться, убежать. Пусть он насытится, пусть получит свое — я потерплю, от меня не убудет».

Между тем узкие твердые пальцы его уже дерзко пощипывали ее ягодицы. Поцелуем он раскрыл ее губы, не давая дышать. Второй поцелуй оказался необыкновенно долгим он длился и длился…

Его ласки становились все более жгучими, пьяня как вино и одаряя Ксению вихрем дотоле неведомых ощущений. Призрачный свет масляных ламп золотил ее кожу, но не мог скрыть лихорадочного румянца, разгорающегося на пылающих от сладостной пытки щеках, и она с возрастающим изумлением сознавала, насколько была глупа, принимая ранее за завершение путешествия то, что сейчас оборачивалось всего лишь его началом. Каждый нажим жестких пальцев будил в ней каскады восхитительных откликов, раздувая искры мучительного томления, какие, казалось, были грубо растоптаны и навечно угасли в ней многие годы назад.

Ракоци чувствовал этот трепет и, преклоняя колени, покрывал несметным числом поцелуев нежную кожу округлого живота, спускаясь к солоноватым и терпко пахнущим морем лепесткам ее лона. Ксения, жалобно вскрикнув, вцепилась в его волосы и затряслась в исступленных конвульсиях, отзывавшихся взрывами острого наслаждения в самых дальних и потаенных глубинах ее существа.

Опускаясь в полном изнеможении на груду овечьих шкур, она неотрывно смотрела на него, потом прошептала:

— Как вы… как вам… откуда вы знали? — По ее лицу неудержимым потоком струились слезы.

— Я знаю вас. — Он прилег рядом.

— Но… — Она прикоснулась пальцем к уголку его рта. — При этом вы сами ведь не…