Темные ночи августа - [31]

— Я подошел близко, дал очередь. «Юнкерс» загорелся и упал.

— Я ударил. «Мессер» зашатался…

— Сбил ты его? — спрашивали Грехова.

— Не знаю. Я только видел, как у него отвалился кусок хвоста.

— Я дал очередь. «Мессер» разлетелся вдребезги.

— Это был Ю-86. Двухкилевой. Моя очередь прошила его фюзеляж, но он летел как ни в чем не бывало. Потом упал.

Молодые истребители недолюбливали Грехова. Они слышали, что этот мрачноватый пилот летал на Берлин, похоронил многих друзей, знали, что он числится среди лучших летчиков полка, но они не сидели с ним за послеполетной чаркой, потому что Грехов всегда молчал и никогда не заговаривал первым. Они видели непроницаемое лицо, холодные спокойные глаза, а те, кто знал Грехова раньше, говорили про эти глаза — потухшие.

Они вылетели по тревоге на перехват. Через пятнадцать минут Грехов бросил взгляд на часы. «Время, — подумал он. — Черт, где же они?» И тут услышал по радио:

— Слева по курсу самолеты противника.

Он наклонил голову и далеко внизу, на фоне холмистых полей увидел закамуфлированные тела самолетов. Это были транспортные Ю-52.

— Атакуем! — раздался голос комэска.

Грехов отдал ручку и огляделся: вся группа пикировала на противника.

— Внимание! Над нами «мессеры»!

Комэск что-то еще кричал, но Грехов его уже не слышал. Он неожиданно вспомнил декабрьский полет из Смольного, ленинградских детей, вспомнил тот страшный рейс и вновь пережил давнюю боль и бессильную ярость. Сейчас они падали на немцев, как те в ясный декабрьский день падали на них. Все было так похоже! Но теперь люди, сидевшие в камуфлированных машинах, были обречены. И тут Грехов почувствовал, что азарт охотника в нем пропал. Он прислушивался к себе и чувствовал, как гаснут в нем волнение и жар. Душа его сжалась и окаменела. Ничего в ней не осталось, кроме холодной ненависти, да и та таяла. Все перегорело в душе, запеклось, остыло, не болело… Зола.

На его прицеле качался «юнкерс» с бортовым номером 17. Указательным пальцем Грехов мягко выбрал свободный ход гашетки и дал длинную очередь. На «юнкерсе» взорвались бензобаки, он перевернулся через крыло и рухнул на лес.

— Леша! — крикнул ведомый. — Справа снизу «мессер»!

Грехов резко развернул машину, поймал немца в прицел и дал очередь. «Мессер» еще какое-то время лез вверх, потом завис, вяло качнул крыльями и, перевернувшись, посыпался к земле.

У самых верхушек елей Грехов взял ручку на себя. Выходя из пикирования, он оглянулся: из ельника поднимался к небу столб черного дыма. Поле внизу было усеяно обломками.

Его, кажется, все-таки задели: мотор покашливал. Прижимаясь к лесу, растворяясь в сумерках, Грехов заковылял домой…

23

— Его сбили? — спросил я.

— Нет! — Стогов сидел нахохлившись и вдруг резко выпрямился. — Грехова нельзя было сбить. Он мог летать на всем, что хоть немного походило на самолет. — Старый штурман долго молчал, глядя на меня из-под полуопущенных век, потом вздохнул, пошевелил губами и заговорил своим ровным, глуховатым голосом: — Его подожгли весной сорок пятого… Бой уже затихал. К Грехову пристроился ведомый, звал его, но Грехов молчал: пушечным огнем снесло антенну. Он только улыбался и кивал головой: мол, все в порядке, сяду. Машину шатало, но Грехов не давал ей свалиться. Внизу были брошенные артиллерийские позиции, а за ними — ровное поле. Грехов махнул ведомому: уходи! Он убрал газ, выпустил шасси и закрылки, притер машину к земле…

Поле оказалось заминированным.

Стогов сидел передо мной с усталым лицом, с поредевшими седыми волосами и говорил ровным голосом, что нет, совсем немногие из его друзей остались в живых, совсем немногие…

— На их долю выпала самая горькая пора войны, — тихо сказал он.

Несколько экипажей из оперативной группы погибли в сентябрьских боях под Ленинградом. Лазарев? Да, Сережа Лазарев был среди них. Шестнадцатого сентября не вернулись с задания шесть экипажей.

— Все наши, — сказал Стогов. — Больно вспоминать…

Да, говорил он, остались, есть еще, живут… Епринцева ранило в сорок втором, летать он больше не мог и вернулся на завод, где начинал слесарем. Наш стрелок Ваня Шинкаренко прошел всю войну, живет в маленьком городке на Украине, работает портным… Да, говорил Стогов, не забывают, пишут…

Он достал письмо.

«Жаль, Паша, — читал штурман, — что ты не приехал на последнюю встречу… Из наших были Студнев, Николайцев, Чурсин. Объявился Коля Ганюшкин. Он комендант досаафовского аэродрома. Велел тебе кланяться, говорит, что часто стал хворать…»

Стогов сказал: «Остров…» — и я снова увидел поросший вереском и сосной каменистый остров и летчиков из оперативной группы.

Они стояли на балтийском ветру, невысокие и рослые, плечистые и худенькие, как подростки, все молодые, с обветренными лицами, с воспаленными глазами и потрескавшимися от кислорода губами, в летных шлемах и унтах, с планшетками, свисавшими до колен. Они стояли плечо к плечу, смотрели на меня из дали лет, и взгляд у них был строгий и вопрошающий.

__________________

Вячеслав ВЕСЕЛОВ — писатель из-за Урала, из славного города Кургана. В сборнике «Товарищества» выступает впервые, но уже готовит к публикации яркую приключенческую повесть о переходе русского ледокола из Черного моря на Тихий океан в годы войны. Автор закончил Ленинградский университет.