Темнота (Народные суеверия) - [5]
— И найду, — спорил Петька, — вот найду. Приволоку деньжищев-то, что тогда скажешь?
— Спасибо сынку скажу.
— То-то вот, — успокоился Петька и нетерпеливо ждал Ивана Купалы. Бегал к бабушке в Зеленый Клин за речку, донимал ее:
— Скоро, что ли?
— А вот скоро. Как луга делить будут, тут и Купала, значит.
— А учитель, слышал я раз, говорил на чтении — не цветут папоротники-то никогда, а вместо цветов у них пыль такая.
— Ты старых людей слушай. Уж они знают…
Отрет сухонькими пальчиками губы свои бабка и рассказывает:
— Не знают про цветы эти люди. Цветет папоротник всего только одну минуточку раз в году, в самую полночь под Ивана Купалу. Ярче огня цветет, горит пламенем. Тут его и хватать надо поспевать. Тут зевать некогда.
Забудется днем Петька: то матери по хозяйству помогает, то с ребятами на речку рыбу ловить уйдет, то купанье, то грибы, то ягоды в лесу — на весь день дела хватит. А вечером и покою ему нет — то к бабке метнется, то на курган к каменной бабе бежит, присматривается, приглядывается, не копает ли кто его клад.
Измучился похудел — зато и дождался. Сказала бабка:
— Завтрашняя ночь и есть твое счастье. Завтра в полночь цвести папоротник будет.
Переждал Петька день. Матери не говорил ничего — вдруг не пустит. Вечером же отпросился с ребятами в ночное. Отпустила мать. Вывел Петька Серого, постелил на спину полушубок, сунул картошек в сумку, хлеба ломоть, взобрался на лошадь и помчался.
— Куда поедем? — орали ребята.
— В Зеленый Гай, — кричал всем Петька, — там и родник и травы сколько хошь!..
Согласились ребята, гаркнули на лошадей и полетели — только пыль столбом по дороге от лошадиных копыт. Домчались до Гая скоро, спутали лошадей, стали костры ладить, картошку печь.
— А Жук где?
Хватились — нет Петьки. Посмотрели на лошадей — лошадь его ходит, траву щиплет спокойно.
— Приедет…
Поискали, поискали и забыли.
А Петька уж продирался к кустам в самую чащу, где когда-то лесник жил. Там у озера — помнил хорошо, сколько раз высматривать ходил, все поросло папоротником. Смерклось уже давно, шел Петька, плутая, ощупью, но добрел-таки и до озера. Забрался в самую гущу папоротника, вздохнул и сел ждать.
Ждать было весело: думал Петька о кладе, о золоте, — как золото принесет матери, как коней на то золото накупит, хозяйство справит, из города всяких машин навезет, которые и пашут и сеют и жнут.
Уже с озера туман поднимался, холодело в траве, к полночи время двигалось быстро. Слышно было, как в деревне в церковный колокол били часы: и одиннадцать и двенадцать. Уже и руки Петька вытянул и пальцы приготовил цветок ловить, а папоротники стояли темнее ночи и не цвели, не горели.
Часы пробили на церкви. Плюнул Петька в самые папоротники — обидно было до слез. Выбрался из них, поднялся на горку, стал приглядываться, как назад выйти, и вдруг обмер: совсем недалеко сквозь деревья видно, как горит ярче огня огромный цветок.
Только того и ждал Петька. Подтянул штаны, закусил губы и помчался к цветку. Сучья ему лицо дерут, крапива ноги жжет, а он и не чувствовал. Бежал, чуть дыша. Вот-вот за самым деревом, не цветок, а огонь: так и горит и горит. Вытянул руки Петька хватать цветок, завернул за дерево и стал, как вкопанный: перед ним за деревьями лесная сторожка, и в окошечке самый настоящий огонек горит.
Стал под окном Петька отдышаться, а сам думают: «Откуда бы тут огню быть? Сколько уж лет лесника нету. А тут в полночь огонь горит. Разбойники?»
Надо бы бежать без оглядки, а его так и тянет в окно заглянуть. Прокрался, зацепился за дерево, подтянулся, уселся на суку — все видно: сидит в избушке мужик костровский Дорофей, топит печку, а от печки идут всякие трубки медные и стеклянные и из трубок в бутылку зеленые капли скачут.
Спустился Петька с дерева.
«Вот где самогон-то гонят: то-то и не найдут никак». Мелькнула мысль:
«Это надо на свежую воду вывести».
Выбрался он из леса потихоньку, добрался до лошадей. Распутал своего Серого, сел верхом и помчался — из ребят никто не проснулся.
«Тоже хороши сторожа, — подумал Петька, — хоть всех лошадей уведи».
Проскакал Петька по деревне, взбудоражил собак со всех дворов, прямо к милиционеровой избе. У окошка слез, постоял, подумал, прежде чем постучать:
«Мое ли дело тут ябедничать?»
Да вспомнил, как соседка Дарья с синяками частенько ходила матери жаловаться, что муж пьяный избил, валенки пропил, шерсть пропил, скоро все хозяйство сведет на-нет. Проспится и сам не рад, а дорвется до самогона — поделать с собой ничего не может.
Мотнул головой Петька, Постучал. Отозвался милиционер не скоро. Высунул голову в окно, насупился:
— Тебе чего, карандаш, надобно?
— Чу, Гаврила, чу, — вскочил Петька на подоконник, — чу! Я самогонщика нашел.
— Где? Кто такой? Врешь, карандаш, а?
Рассказал Петька.
— Да скорее, скорее, Гаврила, — торопил он.
Милиционер одевался, говорил:
— Это он к празднику старается — не скоро кончит. А мы, карандаш, устроим ему праздник.
Вывел Гаврила кобылу из сарая, взобрался и Петька на своего Серого.
— Трогай! — крикнул Гаврила. — Пошли! Я, Петька, этого дела не оставлю. Я тебе награждение выхлопочу по закону, что полагается…
