Темнота - [9]

-Ее расстреляли.

– –Кого?

– –Медсестру, взяли вместе со мной.

– –Медсестру то за что? Ведь красный крест, конвенции.

– –Все это существует, пока есть цивилизация. А здесь если и были ее незримые следы, то давно уже улетучились.

– –Почему ее раньше нас?

– –Со злости. Она сказала, что больна сифилисом, а командир имел на нее виды. Отдал сначала больным, потом в расход. Вот часов за пять все солдаты-сифилитики управились и ее расстреляли.

-Как вы можете спокойно об этом говорить?!

-Я не артист и говорю, как могу.

-Но вы еще молоды! В вашей душе должен гореть огонь справедливости!

-Заткнитесь, который раз прошу. Хотите трепаться о себе, ладно, треплите, но меня не трогайте.

-А совесть…

-Не надо. Хватит мне и совести и души и чистых огней. Перегорело все.

-Но чистота…

-Да будет вам известно, господин Фигляр, на войне нет ничего чистого, кроме салфеток генералов перед обедом. Остальное – грязь, вши, кровь, глупость, обильно приправленные ложью. Давай молчать и не заикаться даже, о чистоте.

Где-то гупнула пушка. Мыши затихли, непривычные к громкому разговору. А может кошка пришла на полюдье. Медсестра не кричала, наверно без сознания была. Наверняка ее даже не закопали. Завтра заставят рыть могилу и для нее. Хоть бы обошлось без собак. Он видел, что делают собаки с трупами.

-Как вы попали в плен?

-В плен попадают лишь по двум причинам: не повезло и глупость.

-По какой вы?

-Глупость.

-То есть?

-Везли раненых на телеге, встретили разъезд. Отстреливались, пока не кончились патроны, потом нас взяли. Раненых добили, меня с медсестрой в штаб.

-С той, что расстреляли?

-С ней.

-А где же глупость?

-Глупость была раньше. Когда вызвался ехать. По одной простой причине – хотел с ней переспать. С ней многие спали, открыто. Война. Насмотришься, наслушаешься и тоска тебя берет, что завтра застрелят, а я и бабы не узнаю. Обидно. Тем более что воюешь наравне со всеми, боец не хуже других. Гореть начинаешь, член твердеет, мужчинкой себя чувствуешь, петушком. Курочку бы. А тут такая возможность. Вызвался, поехали. И не короткой дорогой, а дальней. Будь я умнее, завалил бы ее, ко взаимному удовлетворению, быстро перепихнулись и короткой дороги хватило бы. Но я ведь мужчинка элегантный, образованием траченный, повез дальней дорогой, чтобы не просто так, упали-встали, а был еще процесс ухаживания, хотя бы небольшой. Потом уже и упали-встали. Я долго ходил вокруг да около, ухаживал, надеясь взять лаской и обходительностью. Она долго не могла второпать, что я от нее хочу, потом догадалась, спрыгнула с телеги и в кусты. Я с перепугу стал ей букетик рвать, мужчинство мое куда-то исчезло, хожу, дрожу как собачонка. Она мне кричит, что давай скорей, а то комары заедают, чего я задерживаюсь. Пошел я, к собственному удивлению сделал, что полагается. Плохо наверно, но сделал. И чувствовал себя обманутым. Хотел нежности, теплоты, любви даже, а не советов как лучше. Конечно глупо. Нежность можно требовать от холенной буренки, которую кормишь, поишь и обхаживаешь один. А что требовать от изможденной суки, делавшей работу за троих, да еще обслуживавшей по собственному почину чуть ли не весь взвод. Я еще сбегал к ручейку, умылся. Из-за ручейка мы и попали. Если бы не умывание и цветособирательство, то успели бы проскочить. Но увы, нарвались на разъезд. Самое интересное, что я мог бы и тогда уйти. Одного я убил, прочие гурьбой отступили. Тут бы и давать деру, да снова во мне кобелек проснулся. Она бежать не захотела, она идейная, а я постыдился. Как же так, спал только что с ней и бросить. Стыдно, позор, нельзя. И так как она ни в какую бежать, то и я остался. Стрелял, пока было чем, потом взяли нас. Я ей даже предлагал застрелиться, чтоб не мучили. Сначала ее, потом сам. Но она сказала, что все наши пули должны лететь во врагов, а мы заберем с собой вражьи. Что говорить, идейная девица. Ведь и тут могла пристроится, обслуживала бы желающих и жила. Но не захотела. Лучше умереть было для нее, чем спать с врагом.

-Вы не идейный?

-Нет. Идейные, за редчайшим исключением в виде покойной, сидят в штабах. Там гораздо удобнее служить идее. На передовой все идеи испаряются за неделю и дальше воюют по привычке.

-Почему же вы выбрали эту сторону?

-Случайно. Когда я решил идти на войну, в городе стояли эти. Решись я на месяц раньше и был бы у других.

-Так вас не мобилизовали?

-Нет, я доброволец.

-И что подвигло вас на это?

-Очень долго рассказывать и для вас малоинтересно. Скажителучше, вы пробовали лечиться?

-Пробовал. В Москве мной заинтересовался один психиатр, взял меня в свою клинику, на полный пансион. Жилось мне как в раю. Никогда ни до, ни после, так хорошо не жилось. Кушай, отдыхай, чаи гоняй до потери пульса. А рядом студентик сидит какой-нибудь и роли мои записывает. Хотели они прояснить, когда какие роли, их периодичность и прочее. Закон установить. Но оказалось, что нет никаких законов, сплошная анархия. Стихийно выскакивают роли, а откуда и почему не известно. Сильно разочаровался во мне психиатр, хотел себе известность заработать, а не чем. И попер меня. Я от расстройства стал вдруг толпой разъяренных католиков и устроил ему Варфоломеевскую ночь с кровопусканием, пожарами и топлением. Чуть не убил, да скрутили меня санитары и выставили за ворота. Я походил еще к психиатрам, предлагаясь для изучения, но увы, никого не заинтересовал. С тех пор забыл, что такое белые простыни и булочка с повидлом к чаю.