Темное пламя любви - [81]

Голова так закружилась, что она чуть не свалилась с кровати, но Игорь успел подхватить.

Ольгу уложили.

Борцов, зло оскалившись, читал то, что было написано на пластиковом планшете, прикрепленном к спинке кровати Ольги.

Она вспомнила, что планшет был заполнен Кириллом Поликановым, – и схватилась за сердце.

Было это? Не было? Но главное, что с Гантимуром?!

– Вы успокоились? – осторожно спросил Борцов. – Неполезно в вашем состоянии, после двух реанимационных мероприятий, после дефибрилляции, после трехдневной комы так дергаться. Ладно, поскольку вы коллега, я скажу: сосед ваш скончался, однако отек мозга тут ни при чем. У него рана в груди, нанесенная неизвестным предметом. Самое поразительное в этой ситуации, что рана появилась, когда в палате было несколько человек: две медсестры, реаниматолог, ваш покорный слуга – ну и вы пятая. Каким образом этот человек был убит на глазах у всех нас, я не понимаю.

Дым реял перед глазами – серая пелена, которую трепал ветер, отчего казалось, что кто-то издалека прощально машет Ольге.

Она видела сухое, покрытое паутиной дерево, обагренное живой кровью из сердца Гантимура, охваченное огнем… огнем его страсти к Ольге, страсти такой же загадочной, неодолимой, темной, как пламень чэнкирэ!

– Его не убили, – пробормотала Ольга, опуская веки, ставшие вдруг тяжелыми. – Он сам…

– Что? – воскликнул Игорь.

– Не обращайте внимания, – буркнул Борцов. – Это успокоительное действует, она не понимает, что говорит. Сейчас заснет, а через пару часов проснется уже совершенно нормальным человеком.

– Вызвал я полицию, – проговорил еще один мужчина, быстро входя. – Едут. Ох, что сейчас начнется!

– Я баночку принесла, – всхлипнула какая-то женщина. – Цветочки поставила ваши. Красивые какие… А пахнут как!

Слабый сладостный аромат коснулся ноздрей Ольги. Она где-то слышала этот запах… где, когда – она не помнила, не знала. Было ли это во сне или наяву…

– Как же они называются? – спросила Виктория Сергеевна.

– Я их у какого-то старика купил – прямо у ворот больницы, – сказал Игорь. – Я такие видел, когда был в командировке в Хабаровске, на Дальнем Востоке. Это багульник.

– Чэнкирэ, – пробормотала Ольга. – Это чэнкирэ…

* * *

Я – страж высоты. Спасаю тех, кого хочет сбросить вниз нечистая сила злая. Их называют чертями, демонами, бесами… Слова разные, а суть у них одна.

Один из таких нечистиков – колокольный мертвец.

Обычно люди поднимаются на колокольни по ночам, чтобы бить в набат. О бедах возглашают ночные колокола: о внезапных пожарах, о приближении чумы, Коровьей Смерти или еще какой хворости. Однако иной раз просто померещится что-то человеку – он и потащится наверх поглядеть, что это там.

Ну а колокольный-то мертвец, сила злая, его там и ждет-поджидает!

Это дух самоубийцы, тела которого не принимает земля. Нечистый, прислужник дьявола! По ночам он, в белом колпаке, сидит в углу на верхнем ярусе колокольни. Лишь только взберется после полуночи туда человек, нечисть начнет ему свой колпак навязывать: надень да надень!

Наденешь – тут тебя колокольный мертвец вниз и сверзит. Конец тебе!

Впрочем, по большей части те, кто с колокольным мертвецом встретился, колпака не брали, а прыгали с высоты на землю. Этого нечисть от них и ждала! Ведь колокольному мертвецу надо не сбросить человека, а так сильно напугать, чтобы тот сам вниз кинулся. Так же однажды случилось и со мной, только напугал меня не колокольный мертвец, а… не знаю, как сказать, как назвать, кроме двух слов: пособник смерти.

Да, пособник смерти отправил меня на тот свет, а потом меня в пособники жизни определили. Удивительно!

Спросите, почему колокольный мертвец не своими руками старается какого-нибудь бедолагу со звонницы сбросить, а вынуждает его сделать это самостоятельно? Потому что каждый самоубивец – это, как в народе говорят, черту баран. На них, по слухам, черти в аду дрова да смолу возят, на тех дровах в котлах ту смолу кипятят, в которой тех грешников варят.

Насчет котлов и смолы ничего не скажу, зато точно знаю, что грешной душе настолько невмоготу одной от своих прегрешений, от презрения да ненависти к себе маяться, что она во что бы то ни стало старается другую душу погубить. За это, говорят знающие люди, дьявол срок мучений адовых скостить может. А жертва злодейства спасется, только если ее кто-нибудь отмолит или если не суждена ей изначально жизнь в ином образе, в ином теле, в иной судьбе – не для погубления, а для спасения несчастных, как это было суждено мне.

Я не знаю, что именно происходит потом с теми, кого я ловлю у самой земли. Может быть, кто-то из них попал в тот же поезд, в который попала я, и так же, как я, становится стражем, а может быть, они проживают обычную жизнь людей, чудом спасшихся от смерти, вечно благодаря неведомую силу за свое спасение.

Значит, и меня благодарят…

Хотя, если честно признаться, я ведь не по своей воле действую. Меня в стражи определили за спасение от гибели всего нашего села и ближних к нему деревень.

О прошлом своем, о той моей прежней жизни я почти не вспоминаю. Пребывание мое в сущности стража настолько долгое, что я и счет ему потеряла, и разные случаи спасения перемешались все в моей памяти.