Темное пламя любви - [19]

Ольге почудилось, будто каждое из этих странных, безумно странных слов взрезает ее мозг, буквально разрывает голову! Она вдруг снова оказалась в тех же липких сумерках, где побывала недавно, снова задыхалась, но Игорь был рядом, а потому Ольга не спешила сорвать с лица эту мучительную паутину. Лишь бы не расставаться с ним!

– Я тебя отдаю, – проговорил Игорь, но голос его был едва слышен. – Отдаю своими руками, отдаю ему…

– Что ты говоришь? – испуганно спросила Ольга. – Я ничего не понимаю!

– Лишь одно это вернет меня к жизни, – продолжал Игорь. – Я не слишком дорожу ею, ведь теперь она станет только раскаянием за то, что я сделал, только раскаянием, горем и тоской, но если я умру, то уведу с собой и тебя. Заберу против своей воли! Понимаешь, Оля? Ты умрешь, если умру я, потому что любишь меня, потому что цепляешься за меня и не сможешь избавиться от желания видеть меня снова и снова. Только он, только другой сможет вернуть к жизни тебя и меня, только с его помощью ты поймешь, что произошло с нами, но это будет не прежняя наша общая жизнь. У каждого будет своя… наши тропы разойдутся… Но мы оба останемся живы, вот что самое главное, понимаешь, Оля?

– Нет, я не понимаю, я не хочу этого понимать! – услышала она свой крик – не смогла удержаться от крика боли и муки! – вскочила, но в этот момент машину встряхнуло на каком-то ухабе, Ольгу швырнуло в сторону, она ударилась головой о пластиковую перегородку между кабиной и салоном – и потеряла сознание.

В давние времена

– Не может быть! – горячо выкрикнула Ольгушка. – Не могла моя матушка… не могла убить кого-то! И разве у тебя, тетушка, был сын? Отчего же я про это никогда не слышала?

– Не только ты – никто не слышал, – тихо ответила тетка Лукерья. – Никто, потому что хранила я это в тайне. Даже муж мой, Каллистратушка, про сие не знал и не ведал. Конечно, того, что досталась я ему не девицею, не скроешь, но я ему правду сказала: напал на меня однажды, еще давно, еще до встречи с ним, в лесу лихой человек, ссильничал – да и сгинул навеки. Только и радости было, что в тот же день нашла я на лесной тропе перстенек чудной красоты: из какого-то черного железа, с камешком зеленым. Вот он, на пальце моем… Конечно, я его подняла и надела. У меня никогда ничего подобного не было… да и у моих подружек не было! И даже у Груньки, которой муж вечно дарил всякие побрякушки, не было такого перстенька. Видать, от зависти она и начала мне твердить всякие глупости: дескать, зачем, сестреница[6], ты этот перстенек подобрала? Порча, мол, на нем! «Сними, говорит, да мне отдай – я попробую его отчитать!» Я ей, конечно, в ответ: «Ишь чего захотела! Ты всякими побрякушками увешана с головы до пояса, а у меня в кои-то веки колечко завелось? Не отдам! И не выдумывай про порчу, знаю я тебя! Заберешь себе – и поминай мой перстенек как звали!» Ох, как разозлилась Грунька! Прошипела: «Ну что ж, тогда терпи да не жалуйся. Только много зла ты с ним натерпишься, а еще больше другим этого зла принесешь!» – «Каркай, ворона, каркай!» – сказала я ей да и прочь выгнала. И впрямь накаркала мне беду Грунька – вскорости поняла, что забрюхатела… Ах, как я от всех таилась, как пряталась, до какой боли брюхо тряпками затягивала! Даже родимый батюшка ни о чем не подозревал, ну да он по большей части в отхожем промысле был. Однако все же настал день моих родин. Кому мне было открыться, кого на помощь позвать, как не сестреницу мою, Груню Васнецову? Ведь, кроме нее, никакой женской родни у меня больше не осталось! Сговорились мы с Грунькой, что она ребеночка примет и в лес его тайно снесет, спрячет там, а я его на другой же день отыщу, когда с подружками в лес пойду, – отыщу, будто нечаянно. И заберу к себе, будто из жалости, и вырастет он как приемыш, но только я одна буду знать, что это мое роженое дитятко, мой Демьянушка.

Тут тетка Лукерья с трудом перевела дух и не сразу продолжила:

– Ох как больно мне было рожать! Как же я мучилась! Сунула мне Грунька жгут между зубами, велела покрепче зажать, чтоб криков моих слышно не было, – и ну орудовать своими ручищами в нутре моем женском, чтобы дитя поскорей на свет явилось. Этой боли я уже не вынесла, обеспамятела, а когда очнулась, надеясь увидеть свое дитятко, была при мне одна только Грунька. И сказала она, будто сыночек мой родился мертвеньким, и, пока лежала я без памяти, она снесла дитя в лес и бросила там в болото. А потом вернулась в мой дом и все кругом меня прибрала и вымыла, чтобы, не дай бог, ни один досужий соседский глаз не высмотрел, что здесь происходило.

Ольгушка с ужасом таращилась на тетку Лукерью, не в силах поверить ни единому словечку, но при этом понимая, что той уже смотрит смерть в глаза, а перед этим непрощающим, беспощадным взором, наверное, не лгут…

– Ну что ж, – горестно продолжала тетка Лукерья, – оклемалась я, оплакала я сыночка родимого, заплатила Груньке, чтобы молчала о моей беде, да ей все мало было, то и дело приходила из меня деньги тянуть! Поблагодарила ее, однако все же понять не могла: почему она не дала мне на роженое мое дитятко взглянуть, почему не дала омыть его слезами, почему унесла да сунула сыночка моего в болотину? Тоска по нему меня ни на день, ни на час не оставляла, ни на минуточку. И вот начали мне являться страшные видения, как будто сыночек мой родился живым, а не мертвым, как будто очнулся он в болотине, кричал, плакал, да никто спасти его не мог, как будто на крики явился моховик, дух злобный, который является людям в виде зеленой мохнатой свиньи, да и заел дитя беспомощное! Едва не помешалась я от таких снов, уже руки на себя хотела наложить, да убоялась греха. Жизнь моя текла, будто вода мутная, а Грунька не унималась, тянула да тянула с меня деньги, а коли денег не дам, грозилась всему честному народу рассказать о том, что со мной случилось. Приходилось мне у отца тайком подворовывать, подпаивая его, чтобы не мог вспомнить, сколько оставалось в кошеле монет. Как-то спросила я Груньку, за что она меня так ненавидит, за что мучает? Не сразу, но все же поведала она мне правду: мол, мстит за то, что муж ее, Василий Васнецов, был некогда в меня влюблен, однако робел со мной заговорить, со скромницей, не то что присвататься. А Грунька по нему сохла! И вот пошла она на страшное дело: мало того что на себя его однажды затащила, по пьяной-то лавочке, когда парень не соображал, что делает и кого целует-милует, да еще принялась его беспрерывно опаивать приворотами да присушками, от которых он и вовсе разум потерял, женился на Груньке и стал верным помощником ее ведьмовских проделок…