Темное эхо - [3]

Отец в детстве занимался боксом. Вернее сказать, драками. Его школьное детство прошло на фоне убогой нищеты, которая проявляется в башмаках с картонными подошвами и полученной от благотворительных организаций одежонке. В ту пору внешний вид отца никак не свидетельствовал о высоком уме, что потом было доказано успешным получением стипендии. Нет, в школе, конечно же, его сразу стали донимать. Изводить и запугивать. Из чистой необходимости он обнаружил, что умеет работать кулаками. Если в младших классах на него просто наскакивали в школьных туалетах или темных коридорах интернатовских дортуаров, то затем он прогрессировал до джемпера-безрукавки и организованных кулачных боев в кольце вопящих школьников. Его старинные трофеи, дешевенькие призовые жетоны с никелировкой, ныне являются бесценными сокровищами, священными реликвиями славного отцовского прошлого. Их даже перенесли из кабинетного шкафа в библиотеку нашего семейного дома, и теперь горничная обязана чистить и полировать их ежедневно.

Когда мне исполнилось двенадцать, отец разыскал своего бывшего воспитателя и заставил пожилого священника покинуть пансион при духовной семинарии, позабыть о благочестивом заслуженном отдыхе и заняться мною. Если бы отец мечтал, чтобы его сын вырос чемпионом кулачного боя, то вполне смог бы нанять величайшего тренера по боксу всех времен и народов. Например, Брендана Ингла из Шеффилда или Энзо Калзагу из Уэльса Или мог бы съездить в Америку, чтобы выманить Анжело Данди из Лос-Анджелеса, а то и вовсе выписать из Бостона братьев Петронелли. Но хотя мой старик и желал выпестовать из меня боксера, это обязательно и категорически должно было происходить на тех же условиях, в которых он сам воспитывался. А коль скоро его бывший наставник был еще жив, то моим тренером и стал отец О'Хэнлон.

Священник смотрелся очень дряхлым и до невозможности блеклым в том стареньком спортивном трико, куда какой-то хитростью уговорил его залезть мой отец. Воротник обтрепался, а резинки в манжетах и на щиколотках давно лопнули. Некогда белые парусиновые туфли посерели от древности и сейчас напоминали его собственную, сухую, как пергамент, кожу. Сам отец О'Хэнлон выглядел раздосадованным и удрученным. Я старательно отработал хуки и джебы на «лапах», без особого энтузиазма помесил мешок, а на пневмогруше был и вовсе небрежен. После упражнений я присел рядом с ним на лавочку, пока на моих плечах курилось паром полотенце, которое он набросил на меня в стылом, безлюдном спортзале одним камбрийским вечером.

Морщинистая рука похлопала меня по плечу, ощупывая мускулы.

— Да, сынок, если бы твой отец обладал хотя бы толикой твоих талантов, он бы никогда не заработал себе и пенни на рынке, — сказал затем О'Хэнлон.

Я был заинтригован таким заявлением:

— Почему, святой отец?

Он шлепнул меня по колену.

— А за ненадобностью. Потому что свое состояние он бы сделал на призовом ринге.

Однако дела никогда не бывают столь просты. Жизнь — это вовсе не кино, о котором мы все пылко и тайно грезим. Я тренировался усердно и прилежно под руководством отца О'Хэнлона До сих пор считаю, что за его простецким внешним видом скрывался один из самых хитроумных и добросовестных тренеров, о котором только может мечтать любой боксер. Благодаря его требовательному наставничеству мне удалось выйти в национальный финал Любительской боксерской ассоциации Англии. И без ложной скромности добавлю, что это я сделал, не прибегая к подлым приемчикам «боксерских войн». Пожалуй, в финале из всех фаворитов за последние десять лет именно у меня было больше всего шансов завоевать титул чемпиона во втором среднем весе. Мой отец в тот вечер был, разумеется, возле ринга, и его рука украшала плечо очередной супруги. Отец подмигнул, а она сверкнула в мою сторону зубами, когда прозвучал гонг. И первые два раунда все шло по моему сценарию, пока я задавал трепку универсалу из Вест-Хэма по имени Уинстон Кори.

Прямой в голову от Кори в третьем раунде сломал мне переносицу и уложил навзничь. Это был первый удар, который я не увидел, и последний из тех, что я принял в честном бою. Впрочем, к счету «четыре» я вновь был на ногах. По опыту спаррингов с более крупными парнями я знал, что умею держать серьезные попадания, и поэтому испытывал скорее досаду, нежели боль. Однако кровь хлестала потоком, и схватку пришлось остановить. Короче, я проиграл. Победил Кори. Я вернулся в свой угол, к отцу О'Хэнлону, который взглянул на меня так, как если бы был Спасителем, уступившим многообещающую человеческую душу тенетам вечного проклятия.

Я, конечно, знаю, что затем бы произошло в кинематографический версии этой истории. Не в силах вынести такой позор, папаша навсегда поставил бы крест на своем побежденном сыне. Он бы бросил красотку жену на тротуаре, где она в одиночестве и на холоде поджидала бы лимузин, а сам ворвался бы в комнату победителя, расточая добродушие и громогласные поздравления. Он шлепал бы по спинам и предлагал сигары. Мужественный и благородный, он олицетворял бы собой жизнь и душу этой потной и мелкой победы.

Однако в жизни все пошло иначе. На самом деле отец подошел ко мне, пока тренер и врачи пытались остановить кровотечение и зашплинтовать мой размозженный нос Он снял пальто и собственноручно принялся промакивать алое месиво полотенцем. Накрахмаленная белизна его сорочки окрасилась брызгами крови. Отец же, судя по всему, этого и не заметил. Его прикосновения были до того нежны и заботливы, что я чуть не расплакался от столь неожиданного проявления ласки.