Темное эхо - [105]

«16 июля 1927 г.

Я чуть не рассорилась с Верой Чедвик. Она никак не хочет соглашаться, что мои подозрения достаточно обоснованны, чтобы идти с ними в полицию. Ее ливерпульский детектив, видите ли, рассмеется мне в лицо. Я возразила ей, что никаких обвинений не выдвигаю. Просто выражаю обоснованные подозрения. Разве полиция не обязана проверять все ниточки, если расследуется тайна исчезновения трех пропавших девушек?

А вот Вера утверждает, что нельзя бросаться обвинениями в адрес одного из самых богатых и популярных гостей нашего города. Нет никаких доказательств. Еще она говорит, что я буду выглядеть фанатичной дурочкой, настраивая людей против чужестранца только оттого, что он прибыл издалека и не является уроженцем Саутпорта. Жених Веры считает, что преступник наверняка из местных. Лишь тот, кто хорошо знает здешнюю обстановку, способен удачно выследить жертву и спрятаться, не оставив никаких следов или хотя бы намеков. Он, должно быть, из Эйнсдейла или Кроссенса, отлично знает местность. Некто незаметный, внешне ничем не примечательный. Да-да, конечно, все это очень хорошо и даже разумно, но не будем забывать, что Сполдинг менее десяти лет назад проникал за линию фронта, сея панику и хаос в стане врага. И никто его не поймал. Похищение беспомощных женщин — детская забава для человека, обладающего навыками и повадками смертельно опасного хищника.

Зря я разоткровенничалась с Верой, надо было помалкивать. Ведь я-то надеялась, что в этом детективе найду себе союзника или, как минимум, он сочувственно и с пониманием отнесется к словам одной из ближайших подруг его нареченной. Боюсь, на самом деле проблема кроется в том, что Веру скорее волнует не проблема Гарри Сполдинга, а мое фенианское прошлое. Она достаточно лояльна чтобы продолжать оставаться моей подругой, однако не хочет, чтобы об этом прознал ее полицейский кавалер. Не исключено, что она опасается за его карьеру. Как я и говорила, надо было мне держать язык за зубами. С другой стороны, есть нечто вполне конкретное, что я могла бы предпринять. Прямо завтра. Вера не ошиблась в одном: у меня нет неоспоримых улик. Завтра, надеюсь, их удастся раздобыть.

Я уже предприняла кое-какие подготовительные шаги, когда разругалась с Верой. Я села в автомобиль и доехала до ангара братьев Жиро, где обряженный в замасленный комбинезон Пьер вновь возился с мотором „сопвита“, который они купили на свою голову. По идее, эта модель аэроплана не требует значительного технического обслуживания, однако в их случае все вышло ровно наоборот.

— Вы пришли выразить благодарность за шампанское? — спросил меня Пьер.

В синем комбинезоне, с перепачканным лицом, он смотрится куда лучше, чем во фраке с черной бабочкой. Сразу видно, что это мужчина действий. Так же как и его родной брат.

— Я хотела бы взять аэроплан ранним утром, — сказала я.

— Разумеется. Раннее утро… это конкретно во сколько?

— На рассвете.

Не знаю, как это у них называется, но его губы сделали что-то такое французское. Он словно пожал губами, а не плечами, но все же кивнул:

— „Тайгер-мот“?

Я помотала головой.

— „Хокерсиддли“, — сказала я. — И чтобы на борту было все, что полагается.

— Прикажете установить пулемет? — усмехнулся он.

Почти все их аэропланы некогда принадлежали Королевскому летному корпусу. Братья Жиро на удивление удачно погрели руки, когда армия распродавала излишки имущества по бросовым ценам. Меня удивляет, почему они не купили себе танк, чтобы буксировать аэропланы по мягкому песку до взлетно-посадочной полосы на пляже.

— Нет, Пьер, я не про оружие. Просто мне нужен полный бак и так далее.

— Разумеется, — вновь кивнул он. — Встретимся завтра на рассвете. „Сиддли“ будет вас ждать».

«28 июля 1927 г.

Я только что вернулась из Ливерпуля. В жизни так не выматывалась. Старший детектив-инспектор Белл из ливерпульского полицейского управления наконец снизошел до моих прошений об аудиенции. Не исключено, что полчаса своего драгоценного времени он согласился выделить благодаря сенсационным газетным заголовкам. Три дня назад Хелен Сайкс стала четвертой женщиной, исчезнувшей в нашем уголке Южного Ланкашира. Три другие женщины сами по себе не удостоились упоминания в прессе. Слишком бедны и невзрачны, надо полагать. Однако Хелен красива и происходит из состоятельной семьи. Я пользуюсь настоящим временем, потому как надеюсь, что она жива. Однако с каждым проходящим днем надежда на это тает, и даже старший инспектор Белл вынужден тут согласиться. У Хелен не имелось причин инсценировать собственное исчезновение. Точно так же она ни за что не проигнорировала бы призывы объявиться, опубликованные во всех выпусках „Дейли пост“ и „Эхо“, которыми торгуют мальчишки-разносчики на каждом углу.

Белл занимает более высокую должность, чем ухажер Веры. Он, кстати, ничем не дал понять, что слышал мое имя, когда я вошла к нему в кабинет после длительного ожидания. С другой стороны, я сидела в его приемной, а не в главном зале, где пол застлан зеленым линолеумом, повсюду разбросаны раздавленные окурки, а в воздухе стоит запах пота, страха и отчаяния. Впрочем, ждать в приемной ничем не лучше. У них на двери стоит внушительный латунный замок, а сама створка с угрожающим шипением скользит по тяжелой стальной раме, вделанной в пол и потолок. Стулья с зеленой обивкой, темно-коричневый лак и тишина этой приемной символизируют арест столь же убедительно, как если бы в комнате вместо двери стояла решетка, а я сидела в наручниках. Единственный путь на свободу лежал через кабинет Белла.