Темная звезда - [5]

— Зависит от того, в чем оно заключается, — осторожно ответила Ли, хорошо зная свою сестрицу. Жюли хмыкнула.

— Когда вернешься в офис, хорошенько посмотри на Руиса Алдорета, а вечером скажешь мне, находишь ли ты его привлекательным.

— Чего это ради?

— О, есть причины. Ли пожала плечами.

— Я никогда не говорила, что он непривлекателен… просто он, вероятнее всего, женоненавистник и…

— Ив нем романтичности меньше, чем в ножке стула, — закончила за нее Жюли.

Ли не поддержала озорной тон своей сестры и больше ничего не сказала о Руисе Алдорете.

Вскоре после этого человек из соседней кабинки встал, заплатил по счету и ушел.

По дороге в офис Руис размышлял об услышанном. В его голове звучал голос, хладнокровно характеризующий возникшую ситуацию, при которой невозможен роман между секретаршей и боссом.

День удался, был подписан контракт с фирмой «Браун и Кентон», и Руис занялся другой работой, забыв о подслушанном им разговоре. Но когда секретарша вошла к нему в кабинет, чтобы поработать с картотекой, он, совершенно непроизвольно, поймал себя на том, что наблюдает за ней.

Она была невозмутима и великолепна, как всегда. И Руису пришло на ум, что он вообразил себе тот разговор. Он удивился тому, что ему небезынтересно будет узнать мнение секретарши, если она посту пит так, как просила ее сестра. Он пристально за ней следил. Ли ничем себя не выдавала, выражение ее лица оставалось таким же бесстрастным. Казалось он интересует ее не больше, чем любой из предметов мебели, что, разумеется, его устраивало, — никакая другая секретарша ему бы не подошла.

Наблюдая, как она медленно, грациозно и с холодным достоинством двигалась по кабинету, Руис поймал себя на праздной мысли: могла ли она вообще испытывать какие-либо эмоции. Она казалась слишком сдержанной, чтобы поддаться горячим страстям, разрывающим сердца.

Наконец Ли закончила работу с картотекой, посмотрела на часы, потом на него.

— Почти пять часов. Должна ли я сделать еще что-нибудь сегодня?

— Нет. До свидания.

— До свидания, мистер Алдорет, — ответила Ли и вышла, тихо прикрыв дверь за собой; эта спокойная сдержанность была присуща всем ее действиям.

Через некоторое время Руис услышал, как она закрывала пишущую машинку. Звонок возвестил об окончании рабочего времени — офис опустел. Стало темно. Горела только одна лампа в кабинете Руиса Алдорета. Он еще долго находился там, потом наконец встал, запер бумаги в сейф и нажал на кнопку переговорного устройства.

— Ну, Дженнингс, теперь можете прийти и запереть.

Когда Руис Алдорет проезжал через главные ворота, ночной сторож уважительно отсалютовал ему и вскоре, блестящая красивая машина скрылась в темноте. Ее водитель знал, что предстоящий вечер ничем не будет отличаться от множества предыдущих.

Он поедет домой — хотя квартиру, где он жил, он никогда не считал настоящим домом. Для него домом было и всегда будет только одно-единственное место — место, куда он не может вернуться. Квартира, занимаемая им, хотя и была роскошной, не могла ему заменить огромного белого здания, где он так давно уже не был, но постоянно вспоминал.

Руис так крепко вцепился в рулевое колесо, что костяшки пальцев стали белыми, как стены Карастрано. Потом пальцы расслабились, и Руис постарался больше не думать о прошлом. Машина, шурша шинами, мягко катилась по дороге. А в большой красивой квартире его уже ждали пожилые супруги, которые обслуживали его. Они были точны, исполнительны равнодушны, что его очень устраивало, и все же иногда твердая скорлупа трескалась, и его одолевало одиночество. И только благодаря его выдержке одиночество отступало.

Боль воспоминания могло вызвать что угодно: обыкновенный рекламный плакат туристской фирмы с изображением жестких пальмовых листьев, или отсвет солнца на белом здании или музыка. Особенно музыка протяжная и исполненная сладости песня или мелодия танца старой Испании с четким ритмом, воспоминания снова возвращались, и тогда огромным усилием воли, воспитанной в себе, он старался отогнать их, как назойливых мух, пока они не переставали быть такими жгучими.

Возможно, он в какой-то мере заслужил ту нелестную характеристику секретарши, — многие годы он сознательно держал себя в рамках, — но именно сейчас ее холодный и отчужденный голос по какой-то странной причине причинял ему боль.

Когда Ли вернулась домой, возбуждение, вызванное неожиданным приездом Жюли и вестью об ожидаемом визите Стеллы, еще не улеглось, хотя немного поутихло.

Маргарет Дермот, все еще привлекательная и сохранившая живость восприятия, так характерную и для Жюли, встретила свою старшую дочь в дверях, обнимая одной рукой Жюли. Время было неподвластно ей, и ее голову украсили пышные волосы изумительного тициановского цвета, которые не тронула седина.

— Что ты думаешь об этой хитрой девчонке, объявившейся неожиданно, как сбежавший с занятий школьник? — поинтересовалась она у Ли.

— Школьница? — запротестовала Жюли. — Мне уже шестнадцать.

— Такой древний возраст, — ласково посмеивалась ее мать, и тут с другой стороны дома в холл ворвались двойняшки.

Двойняшки никогда и никуда не входили, они всегда врывались, и всегда вместе, как два вихря. Волосы у них тоже были рыжие, но с морковным оттенком. Жюли была светлой блондинкой с необычайно красивым цветом волос, переливающихся иногда медью. Приятельница Ли Керри, часто бывающая в этом доме, была тоже рыжей. В Мередит всегда шутливо говорили: Керри Керриган стала частью семьи Дермотов, потому что она тоже рыжеволосая. Все рыжеволосые держатся друг друга.