Темная сторона Москвы - [10]

В изумлении крайнем от сего деяния пребывая, по слабости и греховности своей не имели мы сил противостоять сему святотатству, и в том молим прощения у Отца нашего небесного, и твоего снисхождения, владыко, умоляем. А сами себе того простить не можем, что святые мощи от поругательства и разорения не уберегли. Под угрозою обвинения в государственной измене, желая хотя бы удалить из святого места проклятого иноземца Брюса…»

— Понимаете, о ком речь? — прервав чтение, спрашивал Михал Михалыча Гриша. Тот согласно кивнул.

— Полагаю, о царе Петре.

— Точно! — сияя от удовольствия, соглашался Гриша. — Его неспроста на Руси Антихристом считали. Любознателен был без меры. Среди прочего и личным бессмертием интересовался, и способами бальзамирования… Царь. Вот откуда «угроза государственной измены» и «нет сил противостоять».

— А по сути-то, Гришенька, этот документ — донос, — сказал Михаил Михайлович, оставив в покое Брюсовы кости и потирая лоб. Вид у руководителя лаборатории был какой-то усталый и болезненный. — Донос, да. Но написанный так… экивоками разными, чтоб самого доносителя за загривок не цапнули…

— Совершенно верно! — кивнул Гриша. — Донос мелкого церковного чина на Брюса. А вот еще, это уже другое лицо пишет, из числа придворных. Но на ту же тему: «Говорят о нем, что, странствуя по всем землям, княжествам и королевствам, с ведома и без ведома царя Петра, научился сей Брюс разным чародейским наукам, как то: предвидеть будущее, открывать тайные помыслы, колдовать при желании неисчислимые количества войск, повозок и коней, находить спрятанные в земле клады, излечивать недуги и даже застарелую дурную болезнь. Приводят о нем сведения, доказывающие, что господин сей не токмо чуждой нам веры, но и вовсе богохульник, ежедневно в качестве платы Диаволу поносящий Единого Бога Животворящего самыми страшными поносными словами. Называют его также астрологом, некромантом, хиромантом, аэромантом, пиромантом и гидромантом. Притом оные все дисциплины указывают именем наук, смущая и растлевая невежественные умы. Ибо сколь самонадеянно присваивать диавольским соблазнам имена наук противу всякого разумения.

А понятно, что упражнения в подобных искусствах — дело не только богопротивное, но и весьма пагубное, и того никто отрицать не может, ибо колдовство и чародейство всегда почитались таковыми. А что колдун сей Брюс, тому имеются у нас доказательства…»

Гриша перестал читать и презрительно фыркнул. Шеф кивнул ему, но сказал совсем не то, чего ожидал Гриша:

— Да… колдунов в те годы весьма рьяно казнили и в просвещенной Европе, и на Руси тоже. Отец Петра I чародеев казнил, и после Петра властители с ними сурово обходились, даже и на кострах сжигали. Хотя не так массово, как в Германии и Франции… Брюсу, судя по всему, просто повезло, что сам царь — Антихрист! — за него горой стоял. Если б не это обстоятельство — пропал бы ни за грош, и весьма скоро. Да, собственно, и сам царь Петр по краю ходил со своей любовью к опытам-экспериментам… Легко мог сгинуть, повернись чуть иначе судьба: даром, что царь.

— А хотите про доказательства? Там очень смешные доказательства… — спросил Гриша, пылая лицом.

— Погоди-ка… Ты мне вот что, Григорий, дружок, скажи… — Шеф морщился, со страдальческой миной потирая виски. — Ты ведь работал уже с Брюсовыми костями? Не замечал…

— Да, чистил тоже. Немного, — ответил Гриша.

— У тебя голова от них не болит? — внезапно спросил Михаил Михайлович и заглянул в честные глаза Гриши.

— Не-е-ет, — протянул тот. — А что такое?

— Да вот, понимаешь, какое странное дело. Стоит мне взяться за эти останки — тут же у меня головокружение начинается или того хуже — мигрень. Так и стреляет в висках! Аж в глазах темно. Не было у тебя такого?

— Да вроде нет, — сказал Гриша, усиленно припоминая.

— Главное, что удивительно-то — я Веру с Надей спрашивал: говорят, у них то же самое. По этой причине они и не хотят с объектом 315 возиться… Надя говорит, у нее с тех пор, как она взялась за эти кости, каждую ночь кошмары. Старик какой-то снится в старинном парике, грозится ей… Представляешь?

— В парике? Сам Брюс, что ль, во снах является? — вытаращился на шефа Гриша и неуверенно хихикнул.

Михаил Михайлович улыбнулся, но глаза его оставались серьезны и темны — видимо, от несчастной мигрени.

— Я вот думаю — может, его кости отравлены? Не знаю, может, испарения какие-то ядовитые, а? Мышьяк, я слыхал от криминалистов, очень долго в тканях сохраняется. Как думаешь?

— Не знаю, — сознался озадаченный Гриша. Химию он никогда не изучал и про мышьяк не знал ровно ничего. Он вообще думал, что мышьяк имеет какое-то отношение к мышам. Или в крайнем случае — к их экскрементам. — Не знаю!

— М-да… Ну, ладно. Посмотрим, понаблюдаем, — сказал шеф и, накрыв кости Брюса куском дерматина, отошел к другому столу, подальше, и занялся следующим объектом. — Так что там были за доказательства?..

— Ах, да! А доказательства чародейства у них вот какие были… — Гриша заскользил взглядом по документу, отыскивая нужный текст. — Ага! Читаю. Это уже третий источник: «Москвичи, батюшка, запуганы. Всякую ночь на вершине Чертовой башни горит свет. И в какую ночь видится тот свет — в тую ночь слышат в башне крики живых мертвецов, коих чародей своими заклятиями заставляет служить себе… Видели также, что проклятый Брюс сей летал на железной трубе вокруг своей башни, и не дерзают православные появляться рядом с нею в темное время. А полеты колдуна сулят недороды и ненастья в наших краях, как много раз в том убеждалися… А еще страшнее того, отчего у любого кровь в жилах стынет, если в подвале той башни заворочается вдруг железный дракон, сотворенный самим колдуном на потребу богомерзким затеям. От ворочания сего железного дракона происходит в нашей земле дрожь, зело опасная для городских построек…»